Лингвологемы и люди

Лингвологемы и люди: к вопросу об изучении идеократической функции языка
Современная психологическая наука не может обойти вниманием проблемы, связанные с языком, словом, речью. Не случайно и внимание научного мира к такой сравнительно молодой дисциплине, как психолингвистика, сочетающей интересы психологов, педагогов, специалистов в области языка, специалистов в области управления, социологов.
Проблема использования языка в процессе социального управления волновала многих отечественных мыслителей, особенно эта проблема казалась актуальной
в конце XIX – начала XX вв. Это было связано с осознанием влияния языка на сознание человека и социокультурную реальность, а также с созданием многочисленных проектов перестройки российского социума.
Термин «идеократическая функция языка» (властная, силовая, манипулятивная) рассматривался в этот период в очень широком теоретическом контексте. Его использовали в своих трудах Н.С. Трубецкой, П.А. Флоренский, Н.С. Булгаков, Н.А. Бердяев, В.М. Бехтерев, П.А. Сорокин, А.А. Богданов. Как отмечает один из первых исследователей идеократической функции языка в отечественной культуре С.Н. Бледный, «в ситуации повышенного социального многообразия, порожденного модернизацией российского общества, язык стал рассматриваться как одно из эффективнейших средств манипулятивного управления большими массами людей».1) Наиболее интересные практико-ориентированные теории в данном контексте были разработаны видным психологом В.М. Бехтеревым и врачом, культурологом А.А. Богдановым, которые рассматривали идеократическую функцию языка как основание системной организации социально-политического взаимодействия нового типа.

В.М. Бехтерева и А.А. Богданова интересовали прежде всего конкретные механизмы социального взаимодействия и эффективные способы их использования при решении социально-политических, экономических и культурных задач. Лингвистические модели давали возможность для понимания того, как организованы мышление людей и их социально значимые действия. В.М. Бехтерев и А.А. Богданов каждый своим путем вышли на проблему манипулятивных функций языка, его конфликтогенного потенциала, влияния на процессы понимания, управления и принятия решений. Оба исследователя рассматривали изучение социальных, культурных функций языка как способ пробиться внутрь сознания индивида, выяснить механизмы его восприятия ситуаций, его систему ценностей и схемы деятельности. В контексте их работ язык выступал как эффективное средство внедрения в сознание человека концептуальных конструкций, моделей, картин мира, которые определенным образом соотносятся с моделями мира человека, но не обязательно повторяют их. Поэтому язык может выступать как социальная сила, как средство навязывания взглядов.
Целью «коллективной рефлексологии» (термин В.М. Бехтерева) было изучение факторов социально-психологического взаимодействия индивидов в процессе групповой («трансиндивидуальной») коммуникации. Предметом «коллективной рефлексологии» было также изучение «преступной толпы».

Особое значение В.М. Бехтерев придавал феномену «заразительных идей». «Заразительные идеи» рассматривались учёным как заранее «продуманные», «просчитанные», воплощённые в привлекательной языковой форме. Эти идеи могли породить сопутствующую мотивацию деятельности и массового поведения людей. Становясь нормой, такие идеи оборачивались «социально-правовыми инстинктами», отливались в догмы и идеалогемы. Их принятие и усвоение позволяло отделить «своих» от «чужих», а умение вырабатывать и «забрасывать» такие идеи в общество определяло компетентность политических лидеров нации.
В.М. Бехтерев полагал, что манипулятивная функция языка наиболее ярко проявляется в динамике «заразительных идей» и коренится в механизмах внушения и подражания, присущих человеку независимо от уровня его культурно-исторического развития.
Учёный определял «заразительные идеи» как «инстинкты, выраженные в языке», как «идеи, стихийно втягивающие массы в активное социальное действие».1) Они активизируют законы духовного единения толпы, приводя к «взаимозаражению» индивидов вызываемыми ими эмоциями; они способствуют росту внушаемости индивидов, вытеснению сознательной личности «коллективным бессознательным», стиранию чувства личной ответственности, усилению готовности подчиняться. «Заразительные идеи» самоочевидны, их выражение в языке должно быть упрощено и узнаваемо.2) Время их существования определяется целями их порождения. Существование языка в виде «заразительных идей» культурно обусловлено, а их влияние определяется уровнем социально-антропологического развития индивида, характером его духовно-практической деятельности, степенью внутренней свободы и независимости. Воздействие «заразительных идей» тем выше, чем ниже уровень нравственных и интеллектуальных качеств личности. «Заражение» идеями осуществляется с помощью целенаправленного скрытого воздействия путем «гипнотизма» (внушения), «имитативности», «психопатического воздействия».
Подчеркнем, что данные мысли В.М. Бехтерева во многом согласуются с теорией толпы Н.К. Михайловского. Н.К. Михайловский выпустил свою знаменитую книгу «Герои и толпа» в 1882 году, на три года опередив разработку данных проблем Г. Тардом. Михайловский полагал, что в основе существования «заразительных идей», с одной стороны, лежит особая способность языка выражать общезначимое, а с другой, – такая «психическая черта человека», как «стремление думать в унисон с другими».1) Н.К. Михайловский фактически первым связал проблемы манипулятивного воздействия языка в форме «заразительных идей» с особенностями политической риторики и с механизмами политического лидерства.
В.М. Бехтерев же акцентировал внимание на том, что «заразительные идеи» обусловлены социальными вызовами и нацелены на индуцирование определённых эмоций, «социальных чувств», а так же на выравнивание эмоционально-психологических переживаний по модусу «однотипности». Их манипулятивный потенциал нацелен на неосознаваемые установки сознания, механически возбуждающие соответствующие поведенческие реакции с помощью и посредством «ключей» языка.
По мнению В.М. Бехтерева, существование языка в форме «заразительных идей» лежит в основе идеологического оформления любых реформ, толкая массы в революцию, подготавливая их к насилию. В этом плане язык может быть «социально опасен», заставляя массы руководствоваться иллюзиями, порождая социальное разочарование и убивая надежду. «Заразительные идеи» создают «эффект толпы» – особое психологическое состояние, включающее морок осознания «общего интереса», что позволяет легко управлять «отолплёнными» людьми, заставляя их действовать в нужном направлении. С другой стороны, В.М. Бехтерев отмечал, что «заразительные идеи могут выступать сегрегирующим фактором, разделяя людей на «идейно-интеллектуальные» и «классово-профессиональные» группы.
В.М. Бехтерев высказывает гениальную догадку о том, что «заразительные идеи» могут быть диагностированы только «сиюминутно», ситуационно, в контексте социальных динамических процессов, происходящих в режиме реального времени. У каждой эпохи свои социокультурные проблемы и задачи, и в зависимости от этих целей, задач, проблем масса подхватывает ту или иную «заразительную идею» в качестве доминирующей.
Полагая, что «отолплённые» массы – это единство людей, объединенных «соборным умственным трудом», В.М. Бехтерев обращал внимание на то, что для них «прививка идей играет… гораздо более видную роль, чем логическое убеждение».1) Лучше всего «прививались» как раз «заразительные идеи», напрямую связанные с бессознательными мотивами деятельности людей: чем сильнее та или иная «заразительная идея» затрагивает глубинные интересы и идеалы людей, тем большей «индуктивностью» она обладает. В этом плане любая «заразительная идея» может при благоприятных условиях вызвать социальный психоз, изменённые состояния сознания, немотивированное насилие и агрессию. В.М. Бехтерев впервые обращал внимание на очень важную вещь: самая большая «заразительность» у негативистских идей.
На наш взгляд, «заразительные идеи» сопряжены с таким феноменом, как пассионарнсть общества ( термин Л.Н. Гумилёва). Они влияют на
пассионарность ( активность) общества, они же способны её порождать или гасить. И в этом случае они выступают как лингвологемы – лингвистические формы пассиогенных событий и явлений.
Пассиогенные явления и пассиогенные события мы определяем как факторы, влияющие на пассионарность общества, бытующие в социокультурном пространстве. Пассиогенными событиями мы называем такие события, которые зримым образом влияют на пассионарную активность общества: сразу же побуждают народные массы к конкретным действиям либо повышают пассионарность, держа общество в тонусе, подготавливая всплеск активности социума в дальнейшем. Пассиогенными явлениями мы называем действия, деяния, подвиги, жития исторических личностей, повлиявших своей деятельностью либо всей судьбой на пассионарную активность общества. Пассиогенными явлениями мы, в таком случае, можем считать также кинофильмы, книги, театральные постановки, оперы, песни, поэмы и стихотворения, - те из них, что несут заряд пассиогенной активности. Чаще всего эти произведения искусства и окажутся посвящёнными либо ключевым пассиогенным событиям истории, либо пассиогенным личностям. Именно такие явления и события, на наш взгляд, участвуют в формировании национальных характеров народов.
Именно такие явления и события, как нам представляется, при соответствующем изучении и моделировании способны изменять социокультурные картины определённых обществ в будущем. Этим обусловлена важность изучения пассиогенных событий и явлений в социокультурном, этнопсихологическом, историческом аспектах. И здесь необходимо сказать о существовании пассиогенных событий и явлений в лингвистических формах Язык как речь, язык как слово народа, несомненно, обладает пассиогенной активностью, или пассиогенностью. Событие, явленное нам посредством языка, может не существовать в реальности, но ничто не мешает ему существовать в реальности социокультурной, в менталитете, в психической и личностной жизни индивида: так существуют легенды, так существуют герои легенд. Такие лингвистические пассиогеные события могут побуждать социум к действиям, влиять как положительно, так и отрицательно на отдельных индивидов и на массы народа, могут проявлять себя в различных формах. И тем самым пассиогенный потенциал языка требует изучения и осмысления. Язык как феномен, обладающий потенциалом влияния на общество, на социокультурное время и пространство, уже был объектом изучения в России. Пристальное внимание к языку в данном контексте было явлено в славянофильской традиции. Но в свете модернизационных процессов, переживаемых современной Россией, опыт предшествующих поколений должен быть рассмотрен вновь, переосмыслен, скоррелирован с новой социокультурной реальностью. В частности, язык как одна из основных составляющих менталитета был осмыслен П.А. Флоренским, В.В. Розановым, Н.С. Трубецким на рубеже Х1Х- ХХ вв., но в свете современной глобализации, когда вопросы самосознания, самоопределения этнических общностей выходят на первый план, вопрос о национальном менталитете должен быть изучен с новых позиций. И здесь открывается обширное поле для таких молодых наук, как психолингвистика и лингвокультурология. Почему бы не вернуться, к примеру, к переосмыслению «теории Пролеткульта» А.А. Богданова, сыгравшей немалую роль в социокультурном пространстве начала ХХ века. Не только «новояз», утопический «новый язык» Александра Богданова, но и масса пассиогенных событий, масса лингвистических форм пассиогенных событий влияла в ту эпоху на общество. Новые герои, новые, небывалые формы и мотивы их поведения созывали людей на свершения, но и собирали подчас свою обильную жатву. Был ли Павлик Морозов на самом деле? Если героя нет, его следует выдумать – и он будет жить в народном сознании. И это не фантом, не призрак – это лингвистическая форма пассиогенного явления. Был ли Ленский расстрел на самом деле? Ткачи Иваново- Вознесенска прочитали об этом событии в газетах – и поднялись на борьбу за свои права. Ленский расстрел был, но и лингвистическая форма этого пассиогенного события, по сути, своеобразная лингвологема, подействовала бы так же…
Лингвологемы – лингвистические формы пассиогенных событий и явлений – несомненно, существуют и как феномены языка, и как феномены общественного сознания. Лингвологемы существуют как способ управления человеком, массами, обществом. Лингвологема – это объект сознания, явленный в языке; это форма языкового воздействия в процессе коммуникации.
В качестве примера вспомним о феномене «Черной кошки» - известной банды в послевоенной Москве. Банды такой не существовало, но многочисленные хулиганы пугали ею граждан, становящихся покорными лишь при одном упоминании «страшного» названия. Профессор, криминалист Игорь Мацкевич сказал по этому поводу: «Бандитам нужен миф». Но миф – более глобальный термин. Бандитам нужна была лингвологема – простая языковая форма, ясная, как эмблема, как этикетка, и подчиняющая сознание, как грозный, всеобъемлющий миф. Миф – это небо сознания, лингвологемы же – явления попроще, как звёзды – вспыхивающие, гаснущие, иногда – падающие у нас на глазах, позволяя загадать нужное нам желание.
Вот пример известной лингвологемы: в лозунге «Мир. Труд. Май.» слово «май» - лингвологема. Это не месяц май, это- не слово. Это- языковое обозначение комплекса понятий: здесь и история праздника рабочих, и революционные маёвки, и общность людей на демонстрациях трудящихся… Именно лингвологемы обладают наибольшей побудительной силой на общество, создавшее или воспринимающее их.

Лингвологемы небезопасны. Вот пример такой лингвологемы: известное слово «целлюлит». Это слово придумано, и придумано удачно. Оно ничего не обозначает: никакой болезни под таким названием не существует. Суффикс «-ит», говорящий о воспалении, по-своему пугает. Это – лингвологема-пустышка. Но она говорит не о пустоте, а о том, что пустоту эту окружает: о необходимости покупать книги о целлюлите, лекарства, биодобавки, тренажёры… Эта лингвологема послушно обслуживает целую индустрию, будучи этой индустрией порождена и поддерживаема: существует в сознании людей словесный образ болезни, существует и побуждает к действиям, чаще всего беспорядочным и бессистемным: лечиться-то не от чего!

С развитием масс-медиа нельзя недооценивать вопросы о влиянии языковых феноменов на общество, о манипулятивном потенциале языка, о возможностях языка в моделировании самосознания и самоопределения общества, о границах действительного и виртуального в восприятии речи и слова. Согласимся с тем, что возможности влияния языка на социум и культуру необыкновенно сильны, недостаточно всесторонне изучены и требуют дальнейшего изучения.
Изучение манипулятивного потенциала языка осуществлялось в рамках культурно-психологического направления русской общественно-политической мысли конца XIX – начала XX вв., к которому принадлежали В.М. Бехтерев и А.А. Богданов; изучение идеократической функции языка продолжилось в ХХ веке. Необходимо изучение языка в этих ракурсах и сейчас: это актуально в современной России, охваченной быстротекущими модернизационными процессами.
Итак, с учетом предлагаемых нами понятий пассиогенных событий, пассиогенных явлений, лингвологем как лингвистических форм пассиогенных событий и явлений, мы можем находить ответы на вопрос, почему одни события, свершившись, исчезают из народной памяти, другие же, напротив, живут века, обладая каким-то невидимым и невиданным потенциалом: они влияют на культуру страны, на умонастроения общества, они формируют идеалы, они зажигают огонь патриотизма в сердцах… Почему к ним обращаются композиторы, художники и поэты; отчего в трудные дни люди ищут опору в образах этих событий…

Мы знаем о том, что события и явления, способные воздействовать на общество, нести идеократическую нагрузку, играть интегрирующую и культурообразующую роль, обладают неким несомненным качеством, которое мы здесь означили как пассиогенность.
Мы понимаем пассиогенность как качественную характеристику событий и явлений в историческом времени и социокультурном пространстве. Мы надеемся, что течение некоторых процессов в обществе можно объяснить и осмыслить с помощью этого термина.
Пассиогенность не что иное, как пассионарный потенциал, заключённый в событиях и явлениях; пассиогенность говорит о возможности того или иного события воздействовать на общество. События (явления) с низкой пассиогенностью исчезают из жизни народа; события с высокой пассиогенностью – живут века, влияя на активность общества, формируя менталитет народа, иногда вспоминаются народом в самые трудные дни, побуждая к действиям.
Думаем, что предлагаемый нами новый термин – пассиогенность – требует некоторых пояснений, а именно пояснений о том, каким образом мы выводим это понятие.
Изучая этническую историю, создатель теории пассионарности Лев Николаевич Гумилёв задавался следующим вопросом: «Но откуда же и почему возникают эти новые общности, вдруг начинающие отделять себя от соседей?» Размышления над поставленным вопросом привели учёного к необходимости ввести в словарь историков новый термин – пассионарность.
«Пассионарность – это признак, возникающий вследствие мутации (пассионарного толчка) и образующий внутри популяции некоторое количество людей, обладающих повышенной тягой к действию. Мы назовём таких людей пассионариями», - писал Л.Н. Гумилёв в предисловии к книге «От Руси к России».
Мы согласны с тем, что пассионарный толчок как мутация приводит к возникновению нового качества – в данном случае, такая мутация изменяет активность и реактивность сообщества.
Мы знаем также, что любое эволюционное приобретение характеризуется и так называемой «нормой реакции» - возможным диапазоном проявления данного признака. Значит, пассионарность общества может колебаться, изменяться под действием определённых факторов; изменяться сильно, если в результате мутации приобретена активность с широкой нормой реакции, и практически не изменяться под действием разнообразных факторов, если норма реакции возникшей активности узка.
О том, что пассионарность может количественно изменяться, говорит и сам Л.Н. Гумилёв, правда, в несколько ином контексте, имея в виду воздействие на пассионарность не совокупности каких-либо факторов, а воздействие конкретного фактора – исторического времени: «Уровень пассионарности в этносе не остаётся неизменным. Этнос, возникнув, проходит ряд закономерных фаз развития, которые можно уподобить различным возрастам человека…»
Нас же более всего занимает вопрос о том, какие факторы и как влияют на пассионарность общества.

Такие факторы, несомненно, должны обладать пассиогенной активностью, или пассиогенностью. Предлагая этот термин, мы идём по следам Л. Н. Гумилёва: пассио – это страсть, готовность к действию, - слово, взятое учёным из французского языка; генность – от греческого слова «генос» - род, рождение.

Такие факторы должны бытовать, проявлять своё действие в социокультурном пространстве. Что же относится к пассиогенным факторам?

В первую очередь – пассиогенные события и пассиогенные явления.

Пассиогенными событиями мы назовём такие события, которые зримым образом влияют на пассионарную активность общества: сразу же побуждают народные массы к конкретным действиям либо повышают пассионарность, держа общество в тонусе, подготавливая всплеск активности социума в дальнейшем.
К пассиогенным событиям первого рода отнесём уже упомянутый Ленский расстрел, послуживший стимулом для революционных выступлений народных масс в 1912 году. Действие таких событий сильно, ярко выражено, отклик сообщества на них незамедлителен, но действие этих событий непродолжительно в историческом времени: меняется время либо угасает действие самого события.

К пассиогенным событиям второго рода отнесём победу на Чудском озере, победу в Отечественной войне 1812 года, Куликовскую битву, мятеж декабристов: действие таких событий на общество длится и длится, иногда длится в веках, исподволь действуя на мировоззрение потомков. Именно этим событиям посвящают свои труды мастера культуры вновь и вновь, именно эти события способны вдохновлять на творчество, подвиги и свершения «долговременно».

Пассиогенными явлениями мы склонны назвать действия, деяния, подвиги, жития исторических личностей, повлиявших своей деятельностью либо всей судьбой на пассионарную активность общества.

В таком случае в качестве примера пассиогенного явления первого рода мы приведём подвиг Зои Космодемьянской: действие подвига партизанки на современников неоценимо, этот подвиг побуждал к конкретным активным действиям в тот исторический момент; а вот на современную молодёжь действует иное историческое время…

Примером пассиогенного явления второго рода будет жизнь Александра Невского: из глубины веков образ князя содействует патриотическому воспитанию современников, к ярким конкретным действиям не побуждая, но заставляя потомков находиться в «патриотическом тонусе». Не случайно Пётр Первый, основав Петербург, переносит в новый город мощи святого князя и строит Александро-Невскую лавру, и лишь после неё – Петропавловский собор в честь своего небесного покровителя.

Пассиогенными явлениями будут также кинофильмы, книги, театральные постановки, оперы, песни, поэмы и стихотворения, - те из них, что несут заряд пассиогенной активности. Чаще всего эти произведения искусства и окажутся посвящёнными либо ключевым пассиогенным событиям истории, либо пассиогенным личностям.

В качестве примера обратимся к опыту блокадного Ленинграда. Сама деятельность руководителей города, комиссаров, учёных, деятелей искусства могла бы стать в ранг пассиогенного события: за 900 дней блокады в городе проведено 3500 собраний и митингов, сотрудниками Ленинградского университета прочитано 11000 лекций патриотической тематики, на городском радио дано 3400 литературных передач, городским лекторием организовано свыше 12000 докладов, лекций и тематических вечеров, ленинградскими композиторами создано более 400 песен. Заметим, что в тематике лекций, в репертуаре кинотеатров, в анонсах театральных афиш превалировали именно пассиогенные события и явления; отбирались для представления произведения искусства, обладающие пассиогенной активностью. В первую очередь, это были патриотические произведения: например, фильмы «Щорс», «Александр Невский», «Кутузов», «Чапаев», «Ключи Берлина» и многие другие.
Но понятия «патриотический» и «пассиогенный» не тождественны: «патриотический» - лишь разновидность «пассиогенного», которое, несомненно, должно трактоваться шире. Здесь вспомним заботу множества ленинградцев о единственной уцелевшей в зоопарке среди бомбёжек слонихе: посильная помощь бедному животному была, безусловно, пассиогенным событием, сплачивающим горожан, придающим стойкости и сил в патриотической борьбе, но трудновато назвать саму слониху стимулятором патриотизма. Скорее, она оказалась чем-то вроде пассиогенного явления.

Говоря о пассиогенных событиях и явлениях, необходимо сказать и о следующих параметрах, а именно: о положительной либо отрицательной активности этих событий и явлений.
Активность, ведущую к созиданию, приумножению общественных благ, укрепляющую социум и государство, мы назовём положительной. (Такой активностью напитаны жизнь и деятельность Сергия Радонежского; подвиги Александра Суворова; «Слово о полку Игореве»; Кижский комплекс деревянного зодчества; произведения народных промыслов; оперы Мусоргского; картины Верещагина; стихи Николая Рубцова; эссе Ивана Ильина.)

Активность, ведущую к противоположным результатам – но, несомненно, пассиогенную, будоражащую общество и подстрекающую к противоправным или негуманным действиям, то есть, обладающую некоей разрушительной, «хулиганской» привлекательностью, мы договоримся называть отрицательной пассиогенностью. События и явления, обладающие отрицательной пассиогенной активностью, можно перечислять и перечислять; мы назовём лишь для примера деятельность террориста и писателя Б. Савенкова, а провокационные выставки, антигуманные книги, разрушительно действующие оперы современный читатель сможет припомнить сам.

Предлагая понятия пассиогенных событий и явлений, мы надеемся, что, обозревая социокультурное пространство и оценивая историческое время, культурологи и социологи получат ключи к описанию сгруппированных явлений, обладающих в данное время или обладавших ранее несомненным и выраженным действием на мировоззрение, менталитет данного общества.
Именно такие явления и события, на наш взгляд, участвуют в формировании национальных характеров народов.
Именно такие явления и события, как нам представляется, при соответствующем изучении и моделировании способны изменять социокультурные картины определённых обществ в будущем.
«Новый цикл развития может быть вызван лишь очередным пассионарным толчком, при котором возникает новая пассионарная популяция», - говорил Л.Н. Гумилёв.
Новые качества менталитета могут быть приобретены народом лишь при участии пассиогенных событий и явлений, - скажем мы, подводя итог и делая вывод о необходимости изучения событий и явлений в историческом времени и социокультурном пространстве с точки зрения вышеизложенных позиций.
Именно такие явления и события, как нам представляется, при соответствующем изучении и моделировании способны изменять социокультурные картины определённых обществ в будущем. Этим обусловлена важность изучения пассиогенных событий и явлений, а также лингвологем как языковых форм таких событий и явлений, в социокультурном, этнопсихологическом, историческом аспектах.

Роль пассиогенных событий и явлений видится нам прежде всего в том, что возвышая, укрепляя дух народа, боевой дух армии, такие события и явления помогают выжить, выстоять, победить в тяготах жизни и в битвах. Именно поэтому нам представляется важным для педагогов, психологов, работников средств массовой информации уметь осмысливать события и явления с точки зрения их пассиогенности, с точки зрения их влияния на общество. Культурообразующий потенциал таких событий и явлений должен быть задействован, их роль в формировании менталитета представляется нам
достаточно серьёзной и весомой.
К уроку
В годы Великой Отечественной войны не ослабевал интерес и к настоящему искусству. Артисты драматических и музыкальных театров, филармоний и концертных групп вносили свой вклад в общее дело борьбы с врагом. Огромной популярностью пользовались фронтовые театры и концертные бригады. Рискуя жизнью, эти люди своими выступлениями доказывали, что красота искусства жива, что убить ее невозможно. Среди фронтовых артистов выступала и мама одного из наших преподавателей. Мы приводим её воспоминания о тех незабываемых концертах.
Огромной популярностью пользовались фронтовые театры и концертные бригады. Рискуя жизнью, эти люди своими выступлениями доказывали, что красота искусства жива, что убить ее невозможно. Тишину прифронтового леса нарушали не только артиллерийский обстрел врага, но и восхищенные аплодисменты восторженных зрителей, вызывая на сцену вновь и вновь своих любимых исполнителей: Лидию Русланову, Леонида Утесова, Клавдию Шульженко.
Хорошая песня всегда была верным помощником бойца. С песней он отдыхал в короткие часы затишья, вспоминал родных и близких. Многие фронтовики до сих пор помнят видавший виды окопный патефон, на котором они слушали любимые песни под аккомпанемент артиллерийской канонады. Участник Великой Отечественной войны писатель Юрий Яковлев пишет: «Когда я слышу песню о синем платочке, то сразу переношусь в тесную фронтовую землянку. Мы сидим на нарах, мерцает скупой огонек коптилки, потрескивают в печурке дрова, а на столе – патефон. И звучит песня, такая родная, такая понятная и так крепко слитая с драматическими днями войны. «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч...».
В одной из песен, популярных в годы войны, были такие слова: Кто сказал, что надо бросить Песни на войне? После боя сердце просит Музыки вдвойне!
Учитывая это обстоятельство, было принято решение возобновить на Апрелевском заводе прерванное войной производство грампластинок. Начиная с октября 1942 года из-под пресса предприятия пошли на фронт грампластинки вместе с боеприпасами, пушками и танками. Они несли песню, которая была так нужна бойцу, в каждый блиндаж, в каждую землянку, в каждый окоп. Вместе с другими песнями, рожденными в это тяжкое время, воевал с врагом и «Синий платочек», записанный на граммофонную пластинку в ноябре 1942 года.

Метки: Лингвологемы, люди