Понизив голос и без звона колокольчиков. Глава II

Понизив голос и без звона колокольчиков. Глава II

Илья Горячев
Выхожу из поезда уже в сумерках. Вокзал в викторианском стиле. Новая Англия, штат Массачусетс. Бросаю взгляд на массивные станционные часы, до встречи 40 минут, надеюсь успею. Такси с яркой надписью на борту Yellow Cab New England въехал на территорию Университета без пятнадцать восемь.
Таксист сбрасывает скорость до разрешенных на территории 20 км в час. Неторопливо движется по дубовой аллее, идущей между старыми корпусами кампуса. На одном из зданий большая перетяжка-успеваю заметить витиеватую, греческую литеру «альфа». Вот оно знаменитое братство «Альфа»-гнездо будущих сенаторов, конгрессменов и возможно даже президентов. Такси притормаживает у двухэтажного здания, чьи потемневшие от времени стены, покрытые мхом, кажется вросли в землю. Один угол здания полностью увит плющом, затянуты даже окна. «Вот почему Лига Плюща»-мелькает короткая мысль. Расплатился, вышел из такси. Буквально осязаемая тишина. Появившийся на небе полный месяц освещает строение, где свет пробивается лишь из пары окон и дубы, едва покрывшиеся свежей листвой. Напомнило кусочек детства в Oakley Hall School в Англии. Взвизгнувшие шины отъезжающего такси нарушили звенящую тишину. Тут же с ветвей дубов, в небо поднимается с криками стая галок, резкий звук спугнул их. С вершины дуба прямо под ноги падает почти засохшая ветка, с чудом появившимися на ней тремя молодыми листиками. Бережно отрываю их и убираю во внутренний кармашек «молескина». Осмотревшись по сторонам, тянусь за телефоном, но в этот момент на массивном крыльце здания зажигается свет и открывается дверь. Появившийся привратник зовет за собой, проводит на второй этаж и оставляет у двери с табличкой «Профессор славистики Вудвард». Коротко постучал, надавил ручку двери и переступаю порог кабинета. За массивными столом, заваленным бумагами и книгами сидит суховатый, лысеющий англо-сакс лет 60-ти в твидовом пиджаке с замшевыми заплатами на локтях, старомодных очках в роговой оправе и набивает трубку:
- Проходите молодой человек, Вас то я и ожидаю.
- Профессор Вудвард, - неожиданно крепкое рукопожатие, сухая ладонь.

- Присаживайтесь, - указывает на кресло напротив своего стола.

- Позвольте представиться, -протягиваю плотную картонную визитку.

- Так, так…. PR, GR и консалтинг. Любопытный род занятий для начинающего слависта. Не можете до конца определиться-наука или бизнес?.

- Стараюсь совмещать одно и другое»-только тут заметил, что разговариваем по-русски. Его произношение почти безупречно, единственно, что выдает, это почти незаметное свистящее «ф» вместо «в», характерное для эмигрантов первой волны.

- Ростислав Владимирович вкратце информировал меня о Вас и цели Вашего визита. Вас занимает архив Штрандмана, не так ли?

- Точно так, мой коллега из Белградского института новейшей истории чрезвычайно заинтересовал меня сообщением об архиве, находящимся у Вас, - как всегда, общаясь с потомками эмигрантов, подстроился под их речевую стилистику. В принадлежности же профессора к ним, сомнений уже не было, - в прошлом году я выпустил книгу о начале Первой мировой войны и защитил кандидатскую в Москве. Вот сейчас думаю об углублении темы и о докторской-одновременно с этим достаю из сумки книгу и передаю, перегнувшись через стол.
Профессор как раз закончил раскуривать трубку, выпустил облако дыма с вишневым ароматом, взял мундштук левой рукой, а правой принял книгу. Повертел, наскоро пролистал и убрал в стол:

- С Вашего позволения подробнее ознакомлюсь позже, но судя по оформлению, это не научное издание?

- Именно так, для более широкого круга читателей»-чопорная академическая строгость.

- Впрочем к предмету Вашего визита-откровенно скажу, что сотрудничество с Вашими сербскими коллегами немного разочаровало наш университет, им недостает аккуратности и педантичности.

- Вот в этом профессор с Вами абсолютно согласен, балканская специфика, - взгляд Вудварда чуть заметно потеплел.

- Коллега, простите мою неучтивость, Вы же с дороги. Виски? - повысили с молодого человека до коллеги-приятно.

- С удовольствием, профессор.

- Какое предпочитаете?

- Односолодовое, если можно.

- Джеймсон подойдет?

- Вполне, профессор.
Вудвард достал початую бутылку и разлил янтарный напиток по стаканам.
- Мои шотландские предки разбирались в солоде.

Оба пригубили.

- И в напитках из него. Профессор, если позволите личный вопрос»-короткий кивок-«А в чем разбирались Ваши русские предки?

- Неужели так заметно? Не думал. Мой дед служил в штабе у генерала Витковского. А Ростислав Владимирович был моим наставником в ОРЮР (Организация Российских Юных Разведчиков-юношеская организация российской эмиграции), - взгляд профессора окончательно подобрел.

- Профессор, расскажите про архив Штрандмана, - самое время перейти к сути.

- Ну что ж… О его существовании ничего не было известно до последнего времени. Двоюродная племянница Штрандмана умерла совсем недавно, чуть-чуть не дожив до ста лет. Приют передал нашему фонду архив дяди согласно ее завещанию. Архив еще до конца не разобран и не каталогизирован, впрочем давайте лучше я Вам все покажу»-профессор поднялся с кресла и открыл неприметную дверь справа от стола. Просторная кладовая без окон, забитая ящиками, кипами книг и стопками папок.

- Вот эти два ящика,- Вудвард откидывает крышку, достает лежащую сверху папку перевязанную тесьмой, - вот в этой папке воспоминания Штрандмана, права на издание которых, в Европе, мы уступили сербам.

- Любопытно,- развязываю тесьму и начинаю листать пожелтевшие страницы.-Узнаю «Ундервуд».

- У Вас наметанный глаз коллега, действительно Штрандман предпочитал именно эту марку.

- Профессор, а что со вторым томом?

- Вторым томом?-Вудвард рассмеялся, – он существует лишь в воображении наших сербских коллег, не знаю, кто им заморочил головы, но Штрандман успел дописать лишь до 1918 года. Вижу они и Вам голову заморочили.

- А где Вы говорите умерла его племянница?

- Приют «Старый Вяз», штат Мэн. Хотите поискать там? Уверяю Вас, все бумаги Штрандмана в этой комнате, и Вы можете свободно работать с ними в любое удобное для Вас время, мой офис в Вашем распоряжении.
- Профессор, можно попросить у Вас карандаш, кое-что запишу прямо сейчас,- прошу, не отрываясь от папки с бумагами в руках.

- Конечно же,- профессор вышел из кладовки. Быстро захлопываю папку, беру под мышку и опускаюсь на корточки-на стенке ящика, почтовая наклейка-не могу разобрать язык, точно не английский. Быстро достаю планшет и фотографирую наклейку. Тут же принимаю прежнюю позу. Профессор возвращается с ручкой.

- Извините, только ручка, карандаша не нашел, - протягивая мне ручку.
- Профессор, спасибо, но в «молескине» пишу только карандашом,- извиняясь, пожимаю плечами.

- Это верно, у всех настоящих ученых должна быть чудинка,- приятельски хлопает меня по плечу. Общая черта сербов и американцев-любовь к излишним тактильным контактам. Их личное пространство значительно меньше нашего.

- Профессор, время позднее, будет наверное благоразумнее, если продолжение знакомства с архивом мы перенесем на завтра. Если Вам конечно удобно.

- Разумеется коллега, разумеется. Сейчас вызову Вам такси, которое отвезет Вас в отель, Вы же еще нигде не остановились? В 10 минутах езды есть очень приличный и недорогой отель.
Профессор подходит к столу, снимает трубку массивного телефонного аппарата 40-х гг и набирает номер. Ловлю себя на мысли, как давно не видел дисковых телефонов. Приятная ассоциация с детства. Бросив несколько отрывистых фраз, профессор вешает трубку: "Такси будет через 10 минут". Тут он будто что то вспомнив, открыл ящик стола и достал тонкую папку: «Чуть не забыл. Вот краткое описание архива Штрандмана. Точную копию мы отправляли и сербским коллегам. Ознакомьтесь на досуге и жду Вас завтра».
Радушно распрощавшись с профессором, выхожу на улицу. Месяц стал еще ярче. Зябко. Закидываю сумку на плечо и засовываю руки в карманы. Ветровка Paul&Shark от холода не спасает. Через пять минут подъезжает такси. Изрядно продрогнув, забираюсь на заднее сиденье и называю адрес.
Отель «Вереск». Останавливаются в нем почти исключительно гости университета. Спокойная, сосредоточенная академическая атмосфера. Кидаю вещи в номере и спускаюсь в бар. Заказываю грог и устроившись в самом дальнем углу, спиной к стене, лицом к входу-старые привычки диктуют всегда и везде выбор одного и того же места. Перекидываю фото, сделанное у профессора с iphone на ipad и увеличиваю ее.
Непохоже на штат Мэн. Сверху крупно: «Швейцария. Каньон Граубунден», а ниже мелкий текст на языке, который опознать я не могу. «Спроси у специалиста»-открываю почту, прикрепил фото, в графе to: набираю «Boris», высветилось «Boris Balkan»? Утвердительный ответ. Борис-сын югославских гастарбайтеров в 60-70-е годы наводнивших Европу. В нем воплощается тот идеал, к которому стремился Гончаров-широта славянской души и немецкая педантичность и точность. В Швейцарии Борис думает по-немецки, но дома разговаривает только по-сербски. Работая в банке с 500-летней историей, он одновременно совладелец букинистической лавки в Цюрихе.
Разумеется, «Балкан» не его фамилия, это моя личная ассоциация с литературным персонажем. Попросив Бориса посмотреть фото почтовой наклейки и дать свой комментарий, закрываю планшет и жестом подзываю портье:

- У Вас есть конверты с марками и гербовая бумага?

- Разумеется, сэр. Марки для отправления куда?

- В Европу.

- Минутку, сэр.
Портье на подносе приносит конверт и дюжину листов плотной, хорошей бумаги с логотипом университета в «шапке». Поблагодарив, достаю перьевую ручку. Это специальная ручка. Только для таких писем, Ей. Из кармашка в «Молескине» достаю дубовые листочки и перекладываю их в конверт.
Это наша традиция. Это моя необходимость. Рефлексии, соображения и потаенные мысли в эпистолярном формате отправлять О. Даже дома мы часто переписываемся, обмениваясь бумажными письмами. Всегда вдохновляла переписка Александра Васильевича и Анна Владимировны. (Адмирал Александр Васильевич Колчак, командующей Черноморским флотом, после октябрьского переворота-Верховный правитель, признанный всеми Белыми армиями и иностранными государствами. Расстрелян эсерами в 1920 г. в Иркутске).
«Всегда, встречаясь с потомками Белой эмиграции, даже ненадолго, ощущаю покалывание в ладонях как от слабого электрического заряда. Сегодня в очередной раз это ощущение прикосновения к истории».
«Я прикасаюсь ладонью к истории

Я прохожусь по Гражданской войне

Как бы хотелось им в Первопрестольную

Въехать однажды на белом коне».
Они-это отзвук возможного альтернативного развития. Отзвук слабый все более растворяющийся в окружающем, тем ценнее эти встречи.
«Белым видением тает, тает,

Старого мира последний сон,

Молодость, доблесть, Вандее, Дон»
Этот старый мир проступает сквозь глянцевую современность. Уверен, что старый мир был черно-белым, более строгим, выдержанным, эстетичным. Помню в детстве спрашивал у бабушки, каково им было в молодости, когда все вокруг, да и они сами были черно-белыми. Временами этот старый мир, приходящий теперь лишь во снах, кажется мне более реальным, чем все окружающее. Можно принять современность с привкусом поп-корна, но если выбирать формат жизни, то 35 мм привлекательнее 3D. Впрочем, каждый из нас архитектор своего мира. Поэтому мой мир - это инкорнация XIX в. С проведенным в нее интернетом. Избегаю больших городов, где нет черепичных крыш. Я живу в прошлом, которое в разных своих проекциях натянуто на настоящее. На уродливость современности всегда можно поставить «заплатку» из милого кусочка прошлого, который, вполне вероятно и существовал лишь в книгах, да нашем воображении. Каждый из нас живет в своей индивидуальной реальности. Грубо говоря, тот, чья реальность стремится к миру комиксов, рано или поздно встретит Бэтмана или Капитана Америку. И вот в чьем то мире Бэтмен будет вполне реален, но только в его мире. Люди, у которых голова отформатирована одинаково, встречаются случайно даже в многомиллионных мегаполисах, многими подмеченная особенность. Хотя физически номинально все мы находимся в одной системе координат, в одном пространстве. Возможно, мы все лишь персонажи чьей-то книги, ведь все вокруг сделано из слов, недаром же «вначале было Слово». Придумывая вымышленные миры, мы порождаем их и точно так же кто-то измышляя, порождает наши судьбы. Мы органически взаимодействуем с ними, влияя на повествование друг друга. Я всегда чувствую Вашу ладонь в своей руке. Мы с Вами строим только наш мир для двоих из этих слов-кирпичиков, пишем нашу общую книгу».
Перечитал. Да вот что еще.
«P.S. Дубовые листики положите в шкатулку к медвежьему клыку с Карпат. Тотемные архетипы должны жить вместе.»

И еще.

«P.P.S. Как думаете, а в каком мире живут аутисты? Вот бы посмотреть!»
Дастин Хоффман в «Человеке Дождя» был одним из самых любимых персонажей в детстве, но спички считать, как он, я не мог. Зато сразу же, не задумываясь, мог назвать количество букв в любом слове. Это немного примирило меня с тем, что я не умел свистеть и надувать пузыри из жвачки, зато мне казалось, что во мне есть кусочек аутизма.
Грог практически остыл. Одним глотком допиваю, аккуратно складываю лист бумаги и запечатываю конверт. Перед сном нужно кое-что еще сделать, написать несколько коротких писем: Алексею в Белград, пусть пришлет опись архива Штрандмана, которую ему дал Вудвард, сличим на всякий случай. Волхву в Москву-как идет подготовка к поездке в Рим, Полчанинову-благодарность за очередной полезный контакт. Отправив 3 e-mail, делаю пометку в «Молескин» карандашом. «Пол-в-отправить коробку сигар». Знаю, что несмотря на возраст, это его слабость. Закончив, передаю конверт портье с просьбой отправить с утренней почтой и разбудить меня в 6:00.

Метки: Понизив, голос, звона, колокольчиков, Глава