Акварели

Одуванчики
В шлемах прозрачно-молочных,

Средь комариных засад,

Пять одуванчиков – точно

Инопланетный десант.
Луг – мотыльковое чудо –

Острая, тонкая стать.

Хоть и домой, но отсюда

Так нелегко улетать.
Странно и тихо землянам.

Пятеро эти... они –

Словно фужеры с туманом,

Словно печальные дни.
В сумерках неторопливо

Белым просеяло высь.

О, – встрепенулась крапива –

Телепортировались...
Дачные строфы
Старый забор совсем завалился на бок,
Дачник, уставший, мозоли себе натёр.

В этом году немного созрело яблок,

Разве китайка, а так – облепиха, тёрн...
Я приезжаю в гости, увы, не часто.

Встретятся мать и отец по дороге в дом,

Запах укропа, ветер прохладный, счастье...

Знаешь, а тихое счастье возможно в том,
В том чтобы, взяв на улицу кружку чая,

Видеть, как там, где берёзы густой стеной,

Жёлтые косы ветер легко качает...

И ощущать родительский дом за спиной.
Здесь у калитки хмель облетает дикий,

Слышится голос (сосед наш, Семён Ильич)

– Надо, мол, будет срочно купить мастики...

Вспомнить, что в среду к пяти подвезут кирпич...
Мы же с отцом опилки в траву сметаем...

Снова пилою по брёвнышку – вжик да вжик...

А на поленьях белым пятном сметанным

Крупный мохнатый котяра, уснув, лежит.
Тихо кругом, я – радости мирный пленник,

Что мне желать? Загадывать я не мастак...

Если б Господь в своих неземных селеньях

Так же приветил, как в этих земных местах.
Здесь ранним утром стынут на травах росы,

Где-то у леса дачный стучит молоток.

И не пойму я, мать ли на кухне? осень?

Красного перца бросила в яркий желток.
Село
Ни коровы теперь, ни машины,

Только надпись: совхоз «Большевик».

Всё опутал горошек мышиный,

захватил все поля борщевик.
А из тех, кто вколачивал гвозди,

Строил ферму и сельский уют,

Половина – уже на погосте,

Остальные – пока ещё – пьют.
Так похожа на символ разрухи

Близ колодца худая байда.

Не маши пролетающей мухе

Красной лапкой своей – лебеда.
Даже в храм за песчаной губою,
Что красуется лет эдак – сто,

Городские – на праздник – гурьбою,

А из местных обычно – никто.
И рассказывал прапорщик с дачи,

Как, из храмовой выйдя стены,

У воды кто-то встанет и плачет

В сердцевине ночной тишины.
Московский рабочий
Сядешь у радио, слушаешь песни.

Не с чего вроде, а сердце заноет.

В узкой каптёрке повеет небесным,

Болью навалится иго земное.
Вдоль гаражей беззаботный, поддатый

Топаешь, трогаешь яблони, клёны.

Встанешь и, вдруг, повернёшься к закату,

К ангельским далям прозрачно-зелёным.
В небе живёт неохватное диво.

Умерло время, не движется к ночи.

Мне бы с друзьями... за кружечкой пива...

Я же обычный московский рабочий...
Легче грибы перебрать для засолки,

Шкафчик для обуви сделать в прихожей,

Чем отрешённо рассматривать сойку,

Видом своим удивляя прохожих.
Стол и скамейка, за ними – крапива,

Жук, позабытый в бумажном стакане.

Дико болит и болит нестерпимо –

Там, где прошлось неземное дыханье.
Пятиэтажный дом
Пятиэтажный дом кирпичный

С пожарной лестницей на крышу.

На первом этаже, я слышу –

Поставили концерт скрипичный.
Свет на четвёртом. Верно кухня.

Там под зелёным абажуром

Готовят пряный соус к курам

И тесто потихоньку пухнет.
А может кто-то гладит вербу –

Пух на засохшей старой ветке.

И думает зайти к соседке

Послушать музыку – на первый.
Перед подъездом кот понурый.

Он чувствует, что здесь некстати

И что гулять, пожалуй, хватит,

Что на четвёртом точно – куры.
Свиристели
Был тогда январь калёный, лютый.
Грохотали крышами метели.

Но случались тихие минуты:

Так однажды в полдень свиристели
Во дворе у нас возникли разом.

Тонкой речью, болтовнёй невинной,

Будто сладковатым сонным газом,
Затопив шиповник и рябины.
Нет, не свиристели, а сирены.

Песни их меняют всё на свете.

Кот взлетел сквозь заросли сирени,

Поднялись на воздух санки, дети.
Не в картине доброго Шагала –

В озере мохнатого наркоза.

Под ногами глубина шаталась,

Серебрились в глубине стрекозы.
Ух... и сорвалось... исчезли птицы.

Хлебников, наверно, где-то свистнул.

Всё как прежде, снег по всем границам.

Только нежный звон в морозной выси.
Мистерия вкуса
Я помню как в жару, ещё мальчишкой,

Я не спешил идти домой к столу.

Но пробовал смолу нагретой вишни

И сливы красноватую смолу,
Что на ветвях подтёками нависла.

Мне нравилось. Казалось, ешь закат.

Не сладко, не солёно и не кисло,

Но этот цвет, но этот аромат!
Ещё такое было через годы.

Я пил из родника. Мне стало жаль.

Мне захотелось пить совсем не воду,

А синюю таинственную даль.
Из тишины, настоянной над полем,

Где только чьё-то звонкое "пить-пить",

Холодную и сладостную волю

Бесстрашными глотками пить и пить.
Я вскоре понял. Средь жары и стыни

Я ощутил судьбу. Ни крест, ни груз.

Она была похлёбкой из полыни –

Совсем простой, но благородный вкус.
Главный режиссёр
Те облака – порвал и бросил.

А эти – в ряд расположил.

Почти касаясь тёмных сосен

Кружились мелкие стрижи,
Которых Он рассыпал часто

Привычной к щедрости рукой.

Прохладный ветер звал ненастье

И ветер именно такой,
Который сам бы я и создал

Среди кустов, среди дорог,

На гладях рек, в цветочных гроздьях,

Когда б сумел, когда бы смог...
И воздух яблоневый милый...

И свет, разлившийся на сныть...

Ах, если б только я был в силах

Не задохнуться, но вместить!
напишите, милые, о Москве...
На старинных, стёршихся петлях шкаф,

(Временной меняющийся портал),

Говорят, все ищут на Плетешках,

Чтоб попасть в Москву, о какой мечтал.
А Москва – давно уже не Москва...

Этот город, выцветший от жары,

У торговца где-то сидит в мозгах

Между вкусом фенхеля и зиры.
Африкански-жёлтый сухой газон,

Возле баков – брошенный самокат,

Небоскрёбы в мареве – там – Гудзон,

Завернёшь за фруктами – Самарканд.
Я Москву во времени растерял,

И куда бы мне ни пришлось идти:

Где была пельменная – ресторан,

А на месте булочной – стал «интим».
Но пока не съехала жизнь в кювет,

От забот пока не заглох мотор,

Напишите, милые, о Москве –

Те, кто помнит прежнюю до сих пор.
Слишком много дыма, смертей, сирен

И жара – с неделю не пьёт Костян,

А мне снится, будто цветёт сирень...

И над нею, в белых свечах – каштан...
МУЛЬТИК
На асфальте цветными мелками

Нарисованы чудные звери:

Светло-жёлтая мышь с коготками,

Ёж малиновый в огненных перьях,
Красно-синий жираф между ними.

Вот такие роскошные – трое.

Кто красивей из них? Кто любимей?

Тёплый ливень фигурки размоет...
Мышь и ёж и жираф растекутся
В колыбельных пространствах России,

В снах тюльпанов, фиалок, настурций –

Красным, жёлтым, малиновым, синим...
Если б так же и люди отсюда

Уходили легко и не больно...

В небе мрачная бьётся посуда,

На кусочки, по трещинам молний...
Вот и всё. Три фигурки исчезли,

Но в утрату нисколько не веря,

Смотрит девочка в дальние бездны,

Где лежат облака – точно звери...

Метки: Акварели