Просыпается матушка Русь. Книга-2

ПРОСЫПАЕТСЯ МАТУШКА РУСЬ
Сквозь вихри веков
Время разбрасывать камни,

и время собирать камни...
Екклесиаст, 3, 5
(Продолжение)
ПРОЛОГ
ПРЕДАНИЕ

О ТИХВИНСКОЙ ИКОНЕ

БОЖИЕЙ МАТЕРИ
Объяви всем находящимся
в обители, да возьмут икону Мою
и обойдут по стенам вокруг,
и узрят милость Божию.
«Жития Святых»
Святой Лука,
евангелист,

Идей Христовых проповедник,

Седобород, высок, плечист,

Старался развязать передник,

Но непослушная тесьма

В немыслимый стянулась узел;

И он, измученный весьма,

Сел на скамью,
сутул и грузен,

И на треножник кинул взгляд,

Где Божьей Матери икона

Уже немало дней подряд

Стояла так незавершённо...
Всё небывалым мастерством

В ней и светилось и дышало –

Задумчивых бровей излом,

Живые складки покрывала,

Соединённые круги

Над Ней и Сыном, знак союза,

И чуть приподнятой руки

Благословенье Иисуса.

Но тайно чувствовал Лука –

Пока трудов не довершали

Какие-то два-три мазка,

Какие-то две-три детали.

И он, передника не сняв

(Тесёмка там спаялась, мнится),

Спешит под сень церковных глав

На день грядущий помолиться.
* * *
У золотого алтаря

Он ночь в молениях проводит,

И вот уж ясная заря

Над вечным городом восходит.

Горят узоры царских врат

В своём небесном изобилье,

И чистым золотом горят

Резные ангельские крылья.
– О, Матерь Божья!
Будь щедра,

Всё встало без твоей заботы,

Дай силы свежей мне с утра

Для завершения работы.

Удачи дай наверняка

Не имя мне свое прославить,

А грешным людям на века

Твой образ праведный оставить.

Догадкой мудрой осени,

Чтоб тайна цвета мне открылась,

Чтоб все оставшиеся дни

Твоя мне вспоминалась милость... –
И только с просьбою такой

Он к Ней вознёсся благодарно,

Как свет заметил голубой

На чистом золоте алтарном.

И выше он поднял глаза,

И там узоры изменились –

В них отразились небеса,

Бессмертья краски отразились.
И он – к треножнику,
и нет –

Сомнения,
и устремлённо –

Он голубой наводит свет

На золотой узор иконы.

Там блик голубизны в глазах,

Там синий уголок подклада,

А там, погуще, синь в тенях,

И всё, как в жизни, всё, как надо! –
И на колени он упал,

Заплакал вдруг и засмеялся,

И узелок послушным стал,

Легко и просто развязался...
* * *
В те годы мудрый Теофил

Страной антиохийской правил,

Средь христиан он первым был,

Кто с Сыном Божью Матерь славил.

И чтобы в вере не остыть

И дух старанием утроить,

Решил он подвиг совершить –

В стране безбожной храм построить.
И потому Лука спешил

Посланье написать собрату:

«Достопочтенный Феофил!

Вчерашнюю восславим дату.

Я высшей волей написал

Икону Матери Господней.

И с радостью до солнца встал,

И у иконы день сегодня

Провёл...
Ах, Боже, свет какой!

Какие благостные лики!

Но слышу голос над собой:
– Забудь успех, творец великий.

Тому, кто первым из царей

Воспринял таинство крещенья

И душу, и мечты согрей

Сердечным жаром подношенья.

Пускай икона будет в нём,

Писание, Деяний свиток.

В стремлении царя большом

Всё это будет не избыток.

Основой храма станут пусть

Твои дары. Мир Божий тесен.

И Я начну в том храме путь,

И, право, будет он чудесен... –
И вот, о, славный Феофил!

Я шлю труды евангелиста

И веры свет,
что легче крыл

Возносит в праведный и чистый

Небесный храм...»
* * *
И жизнь прошла

Раба Господня Феофила.

И вправду словно два крыла

Икона наша возрастила.

С антиохийских берегов

В святыню Иерусалима

Она перенеслась –
таков

Ей выпал путь неизъяснимо.

И самарянин, и еврей,

И странник из персидской дали

Молились жарко перед ней

И исцеленье получали.
Но вновь сменились времена,

И вновь у ней пути крутые.

В Константинополе она,

В столице древней Византии.

И для неё особый храм

Владыка выстроил – Влахернский,

И пять веков икона там,

И оборвался путь вселенский...
Но нет, но нет! –
Её покой

Лишь на короткий миг приснился.

Идут язычники толпой,

Зоритель храмов объявился.

Святые ценности –
в костёр:

Иконы, утварь и одежды.

Какой в Империи разор!

И на спасенье нет надежды!

И падает за храмом храм,

И вот уж очередь
Влахерны.

Но нет иконы главной там! –

И в страшном ужасе неверный...
А Божья Матерь, между тем,

С притихшим на руках Младенцем –

В келейном тайнике меж стен,

Обёрнутая полотенцем.

А за столом –
старик седой

Читает; тихо голос льётся.

К обители пустынной той

Враг и за жизнь
не доберётся...
* * *
Когда иконоборцев прах

Один лишь в памяти остался,

Раз византийский патриарх

С купцами русскими встречался.

– Скажите, молодцы!
У вас

Не объявлялась ли икона?

Там Богородица и Спас

Небесно-золотого тона.

Её в лихие времена

Мы непредвиденно теряли,

Но объявлялась вновь она,

Полна смиренья и печали.

И снова во Влахерне нет

Любимицы.
Уж не у вас ли

Царицы объявился след? –
Купцы, смутясь, лицом погасли:

– Прости, владыка!
Не видать

И не слыхать про эти были.

Хотя всё может быть, как знать,

Ведь мы когда в Руси-то были... –
И патриарх поник:
– О, да...

Вот так всегда перед бедою... –

Он оказался прав тогда.

Царьград разрушен был волною

Неисчислимых янычар.

И чувствовал владыка это.

– Не избежать нам Божьих кар,

Сживут, сживут грехи со света...
* * *
А в это время на Руси

Теплынь июльская стояла,

Над Ладогой утрами синь

В рассветном золоте сияла.

И чуть береговой туман

По тёплым заводям клубился,

Как будто бы огромный жбан

Парного молока разлился.
И вдруг над лоном чистых вод

Приметил местный люд сиянье,

Как будто золотистый плот

В неспешном двигался качанье.

Вплотную к мысу подплывал,

И пела тишина стозвонно,

И сельский плотник увидал,

Что нет,
не плот там,
а икона.

На ней сияли Божья Мать

И на руках Её – Младенец.

Сквозь свет непросто увидать,

Но видел это поселенец.
Потом икона отплыла

Опять к мыску, сближая дали.

Напротив, где она была,

Там через годы церкви встали.

А возле Тихвина,
где штиль

И где совсем остановилась,
Там вскоре вырос монастырь,

И чудный храм Успенья вырос.

И занесли икону в храм,

На лучшем укрепили месте,

И с этих пор икона там,

И только об иконе вести

Летят по всем людским местам,

Как с Иорадана голубица,

И говорят,
что Грозный сам

Пред нею приезжал молиться.
* * *
Но жизнь и в северной стране,

Святым Владимиром крещённой, –

На недовольствах, на огне

И на людской слезе солёной.

Лишь поокреп маленько храм

И всё пошло, как подобало,

Как это недругам-врагам

Не по нутру ужасно стало.

Давай священника чернить,

Что он к деньгам и зелью жадный,

Не рвёт, мол, с ветхой жизнью нить,

Во всех делах зело нескладный...
И уж заметили не раз,

Как кто-то чёрный к церкви крался

С горящей паклей в поздний час,

Да упасли –
храм цел остался.

Но как-то (кто подумать мог!),

В ночь мглы кромешной и ненастья,

Тот чёрный всё же храм поджёг,

И к тихвинцам пришло несчастье.
К утру сгорело всё до тла.

Чернели угли отрешённо,

И лишь нетронутой была

Среди пожарища –
икона.

Огонь был яростен и жгуч,

Но даже краска не отстала, –

И только брызнул солнца луч,

Она, как прежде, засияла.

И тихвинский кузнец Пахом

Так горе выразил словами:

– Тебе мы новый срубим дом,

Лишь только будь,
Царица,
с нами!..
Пять раз сгорал в том месте храм,

Пять раз Христа помочь просили,

И снова главы к небесам

Кресты святые возносили.

Всем миром расчищали гарь,

Всем миром лес в бору валили,

И миром всем, как было встарь,

Сруб, помолившись, возводили.
Когда ж в последний раз забрал

Господь святыню в назиданье,

Построить князь Василий дал

Из камня церковь указанье.

И монастырь его отец

Стеною мощною обстроил,

Чтоб наконец-то жизнь чернец

Себе спокойную устроил.

И вот, когда как крепость стал

Сей монастырь,
тогда-то, мнится,

Великий царь и приезжал

Иконе знатной помолиться.

За то,
чтоб не терзала грусть,

Чтоб хворь проклятая отстала,

За то,
чтобы Святая Русь

Твердыней неприступной стала...
* * *
И пролетела жизнь его.

Приспело время Михаила.

Но только жаль,
и у него

Врагов ничуть не меньше было.
На север вторгся по весне

Воитель шведский
Делагарди,

На белом ехал он коне

Несметных полчищ в авангарде.

– Здесь, – говорил, – в монастыре

Есть чудотворная икона,

И захотелось, братья, мне

Отвесить чудной три поклона.

Один – чтоб в битвах счастлив был,

Другой – чтоб бился не впустую,

А третий – чтобы покорил,

Как пол-Европы,
Русь Святую. –
Вот монастырь.
И он в него,

Коня оставив, мирно входит,

Молиться хочет,
и его

К иконе в Божий храм проводят.

Он молится.
Но во дворе

Смеётся с другом: – Э, пустое! –

И конники по той поре

Встают в обители постоем.

Воитель оставляет их,

А сам на Новгород с войсками

Спешит в порядках боевых

И топчет свежий луг конями.
* * *
В те дни жила в монастыре

Благочестивая Мария.

Прозрели в прошлом январе

Глаза её, как тьма, слепые.

Когда уже совсем невмочь

От постояльцев новых стало,

Мария после службы в ночь

Вдруг Пресвятую увидала.

Навстречу к ней Она идёт,

И голос дивный раздаётся:
– Буди монашеский народ,

Пусть тут же за мечи берётся,

Гостей незваных гонит вон.

Царь Михаил вчера разбил их,

Они бегут, неся урон,

И вы гоните их, постылых! –
Мария будит чернецов,

И те, оружье взяв в подвалах,

Теснят врагов со всех концов,

Безвольных, сонных и усталых.

Забыв добычу и коней

И от ударов пряча лица,

Они торопятся скорей

От чёрных демонов укрыться...
И то-то гневом воспалён

Воитель шведский Делагарди,

Когда в бессилье видит он

Побег своих хвалёных гвардий.

И неизвестно почему

Средь этой скачки обозлённой

Вдруг вспоминается ему

Осмеянная им икона...
* * *
Но вскоре удалось собрать

Ему гораздо больше войска.

Он Русь спешит завоевать,

И нет и тени беспокойства,

Что в пепле храмов и божниц

Меч русский варвар не уронит

И перед ним не рухнет ниц,

И навсегда главы не склонит.

И нынче битву он начнёт

С того, что гордую святыню

Возьмёт, разрушит и сожжёт,

И превратит её в пустыню.

И темень войска своего

Он шлёт на гордую обитель.

Не видно свету самого,

И молит Бога местный житель:
– Такого вражьего числа

Русь от рожденья не знавала!

О, если б эта жуть прошла,

Как наваждение, пропала.

О, как бы мы перед Тобой,

Всё в мире позабыв, молились

И дерзкою своей душой

С какой бы радостью смирились!..
Но чужеземные войска

У стен ряды свои сгущают.

Гарцует конница, легка,

Стрелки пищалями стращают.

И полк подходит за полком

В пыли по самую макушку,

И на холме

перед леском

Уж бомбардиры ставят пушку.
* * *
На белом щегольском коне

Сам Делагарди выезжает,

Сияет солнце на броне,

Он гневно руку поднимает,

Штурмующих на приступ шлёт,

И с лесом лестниц,
со щитами

Волна людей о стены бьёт,

И медленно чужое знамя

Всё выше,
выше
от земли

К седым зубцам стены стремится,

И стрелы тучами легли,

И стая пуль смертельных мчится.

Вот-вот и встанет на стене

Смельчак со знаменем заморским. –

Как супротивиться волне

Лихих вояк – монахов горстке?!
Но дивный инок, сняв шелом,

К зубчатой нише подступает.

Он, словно пёрышком, бревном,

Смеясь в лицо врагам, играет.

Бьёт в лестницу одним концом,

Та рушится,

и, жертва мести,

Несётся вниз
кричащий ком

Со знаменем военным вместе.

И участь лестниц решена,

Атака первая отбита...

Смеётся инок:
– Вся спина,

Как будто киселём облита... –

Сдирает смоль сосны с лица,

Весёлый, сильный, ясноглазый,

И шлёт какого-то мальца

За новой иноческой рясой.
* * *
Но о беде бойцов Христа,

О том, несчастия какие,

Какие боль и маета, –

Об этом знала лишь Мария.

В подвале трапезном она

Всех пострадальцев разместила

И йода, марли, полотна

Достала, воду вскипятила.

И получился лазарет,

Забот такое же беремя;

Помощников вот только нет.

Да где же взять в такое время!
Послушник, правда, был, – юнец,

Но здесь остался бы едва ли,

Всё убегал
и, как боец,

Стрелял в бойнице из пищали.

Какой был у мальчонки глаз!

Какая в юном духе сила!

В могиле братской спит сейчас,

Стрела послушника пронзила.

И вот одна она, хоть плачь,

На части рвись –
всё будет мало.

И милосердная, и врач,

И, Бог помог, хирургом стала.

На сердце холод ледяной,

А это только то и значит,

Что будь убитым брат родной,

Она не всхлипнет, не заплачет.

И сердце сжалось только раз,

Темно, безжизненно и душно,

Когда от раны между глаз

В подвале умирал послушник.

Он вдруг заплакал так легко,

Так безутешно, как ребёнок,

И слёзы потекли рекой,

И плач был, словно нитка, тонок.

Она притронулась к рукам,

Сказала:
– Смерти не бывает.

Не плачь. Ты скоро будешь там,

Где Божья Матерь нас встречает.

Она приветит. Ты герой.

С тобою враг шутил не шибко... –

И под мальчишеской слезой

Скользнула ясная улыбка.
* * *
А Делагарди
бунтовал.

Людей своих, как зёрна мельник,

Он злобно в порошок стирал:

– Ну, что? Опять не взял, бездельник?!

Ведь там не крепость, а редут,

Какой же, право, ты воитель?

Пусть был бы Новгород,
а тут

Всего какая-то обитель! –
И генералы сгоряча

(Что делать – сами уж не знали),

Всё – от пращи и до меча –

На штурм избитых стен бросали.

И вновь безумный бой гремел,

И стрелы тучей нависали.

Бойцы – да где же он, предел,

И сколько дней прошло – не знали...
Но вот и ночь...
В подвале свет.

В душе Мария Бога славит.

То успокоит чей-то бред,

То простынь спавшую поправит.

Как все в обительском дворе,

Минуты отдыха не знает,

И только утром, на заре,

Глаза усталые смыкает.

И сон несёт её,
несёт

В какой-то светлый сад зелёный...
Вдруг видит –
Божья Мать идёт,

Спустившись с Тихвинской иконы.

Лик вправо наклонён слегка,

На капюшоне складок свитки,

И так же правая рука

Отодвигает край накидки.
– Проснись, Мария!
Объяви

Всем, кто теперь в тисках осады,

Чтоб с изъявлением любви

Ко Господу –
стеной ограды

С Моей иконой обошли

Вокруг,
забыв тоску острожью,

И так – познают мир земли,

И так – да узрят милость Божью!
* * *
И вот по крепостной стене,

Чудесным светом озарённой,

Уже привыкшие к войне,

Идут за мирною иконой

Монахи тесною толпой

И громкою священной песней

Ночь оглашают пред собой

И задремавший мир окрестный.
И шведы, сонные глаза

С испугом смертным протирая,

Вдруг видят – движется гроза,

Кипящей яростью сверкая.

И тучами войска идут,

И огненно блестят доспехи,

И дружно ангелы поют,

Суля им скорые успехи.

И от московских дальних мест

Они шагают и шагают,

И затопили всё окрест,

И бедных шведов окружают.
И, бросив копья и мечи,

И шлемы, чтобы не мешали,

Безумные враги в ночи

В жестокой панике бежали.

Бежали, падали врастяг,

И кони падавших топтали,

И под кустом валялся стяг,

Который (будет помнить враг!)

Так над стеной и не подняли.
* * *
В лесах окрестных, говорят,

Нашли испуганного шведа,

Он сам был русским сдаться рад,

И всё шептал: – Какой победа...
Позднее через толмачей

Монахи всё узнать пытались,

Как нехристи не от мечей,

А от иконы разбежались.

Мудрили с бедным, как могли,

Но пленный улыбался кисло,

И всё никак дела не шли

По части проясненья смысла.
Рвалась его цепочка слов:

– О, боги!.. я не понимаю...

Такого полчища бойцов

Никто не видел в нашем крае...

И сразу вдруг, со всех сторон,

Они бросались так ужасно!.. –

И страхом вновь терзался он:
– Откуда?.. ничего не ясно...
Сказал игумен: – Всё понять –

Тут надо дюже постараться...

Зато уж точно будешь знать,

Как с Божьей Матерью сражаться...
(Продолжение следует)

Метки: Просыпается, матушка, Русь, Книга