Друг бесценный

Они считались ровесниками – а вскоре выяснилось, что по дьячковской невнимательности запись в церковной книге сделана с ошибкою, Иван Пущин на целый год старше Александра Пушкина. Ну да ладно – сыну генерал-лейтенанта, флотского генерал-адъютанта и сенатора как раз впору быть старше сына отставного майора. Реванш имелся в нумерах лицейских дортуаров – у Пущина нумер 13, у Пушкина нумер 14. Когда в соседней комнате живёт твой друг Пушкин, это что-нибудь да значит.
Поручик коннопионерного эскадрона (то есть сапёрной части при гвардейской конной артиллерии) вышел в отставку и в июне 1823-го стал судьёй Московского надворного суда – «...с намерением возвысить и облагородить этот род службы, которому в то время не посвящал себя ещё почти никто из порядочных людей» (определение Модеста Корфа). Сам Пущин объяснял друзьям своё решение так: «Я всегда хотел быть путешественником и открывать неведомые земли – а в страну сию, то есть в российские суды, не ступала ещё нога человеческая».
15 декабря 1825-го, по провале восстания на Сенатской, лицейский друг Саша Горчаков, будущий канцлер, привёз на квартиру Пущину заграничный паспорт, упрашивал немедленно уехать, обещал скрытно провести на борт иностранного корабля. Пущин отказался. Прошёл крепость, суд, смертный приговор, конфирмацию к каторге, двенадцать лет Читинского острога, поселение в Туринске.
Стихи и прозу Иван Пущин не писал, талантлив был внелитературно – в добрых делах. На склоне лет сочинил только не блестящие стилем, но информативные «Записки о Пушкине». И – сотни писем на каторге и на поселении. Писем деловых, дружеских, ободряющих, раздумчивых, игривых, повествовательных. В среде исторгнутых декабристов он был главным ходатаем по их нарушенным делам, хозяйственным и семейным. И многого добивался перепискою в те бестелефонно-бестелеграфные времена. Друзья прозвали его «Маремьяна-старица-за-весь-свет-печальница».
Лишь после манифеста 26 августа 1856 года Пущин смог вернуться в Европейскую Россию, где ему позволено было жительствовать под гласным полицейским надзором всюду, кроме столиц. Однако он и в столицах невозбранно проводил помногу времени. Постниколаевские жандармы уже не так держимордствовали, да к тому же Иван Иванович, говорят, умел как-то особенно посмотреть и прикрякнуть. Недаром он 14 декабря на Сенатской площади, глянув на робкое неумелое командование гражданских собратьев по заговору, вспомнил былое – и подал такой командный голос, что зазябшие солдатики враз почуяли офицера и подтянулись.
Светлый бессребренник Пущин кое-что в натуре своей удерживал и от старого барства. Например, охоч был до прекрасного пола, но исповедовал холостяцкое кредо – а потому увивался часто за простолюдинками, чем шокировал сословно упёртых братьев по классу. Сын его Иван родился от связи Пущина со вдовою Кюхельбекера, дочь Анна – от безвестной якутки. Об узах Гименея, понятно, и речь не заходила, однако дочку Пущин взял к себе и о ней заботился. На почве сих похождений столкнулся он со старшей сестрой своей, Анной Ивановной, дамой строгого нрава – незаконных детей брата она не признала и в своём дому принимать запретила.
Лишь в возрасте 59 лет Пущин решился отдать руку и сердце Наталье Дмитриевне Фонвизиной, вдове декабриста Михайлы Фонвизина. Душевно успокоился, поселился с женою возле подмосковных Бронниц, сочинял записки о Пушкине, внимательно слушал толки о готовящейся крестьянской реформе.
Да только вот жизни оставалось всего ничего. Сердце у Пущина и раньше прихватывало. А 3 (15) апреля 1859 года прихватило навсегда.

Метки: Друг, бесценный