Привет, подворотня!

Первая часть
Когда Лёхины родители развелись и попилили квартиру, мать уехала с долей денег к сестре в Карпинск. С тем чтобы пропить хрусты и навеки сгинуть в бараках кишащих таким же гнойным рваньём. А отец, с десятилетним Лёшкой остались в пригороде машиностроительного завода. Лёшке было пофиг, более того, появилась ощутимая свобода и отсутствие диктата со стороны вечно заблёванной мамаши.
Отец весь световой день пропадал на заводе. А соседка тётя Маруся, которая должна была опекать Лёшку, ограничивалась чашкой борща и куском хлеба с маслом, справедливо полагая, что жизнь воспитает лучше. Далее пацана принимала в объятия та самая улица. Ну и дружки конечно, братва. Еле высидев нудные уроки, друзья заскакивали домой, и, перехватив на лету кусок хлеба с сахаром, убегали на улицу, с тем, чтобы появиться домой уже со звёздами.
Занятия не отличались запредельной фантазией. Ходили на кладбище с западёнками, сидели на веранде детсада с гитарами и передирали друг у друга новые песни и аккорды. Для разнообразия дрались с сопредельными улицами. Пока ещё без заточек. Чисто пустить кровя, за ради спорта.
Лёхины дружки Никола Знамер и Мишка Щепа, такие же уличные босяки, дети места и времени, мало, чем отличались от окружающей действительности. Вечно рваные, с неизменным синяком на той или иной части тела. В перешитых братовых шмотках, со свинчаткой в кармане и литых сапогах с загнутыми голенищами.
А вокруг, то есть по всему посёлку, процветала задорная советская пьянка. Пили все, стар и млад. В местном магазинчике и пойло было подобрано именно под контингент. Дешёвая водка за три рубля шестьдесят две копейки, плодово-выгодное вино, да бутылочное пиво, по вкусу более всего похожее на мочу директора магазина. Хотя не исключено, что продавцы тоже принимали участие в данном действе.
Воровали тоже почти все. От белья, вывешенного для просушки, до картохи и солений из овощных ям. Половина посёлка красовалась татуировками самого разного толка. Другая половина готовилась их приобрести. И уж совсем мало было таких, про которых говорили, - богатые. То есть успешные. Это сейчас понятно, что были они такой же голытьбой, просто пили меньше и реже.
В возрасте четырнадцати лет Лёха впервые познал женщину. То есть познал, сказано громко и помпезно. Попробовал познать, так будет вернее. Случилось это вечером на веранде всё того же детского сада. Трое друзей сидели на лавке, курили приму и по очереди мучили старенькую гитару.
Ритка Дудина появилась неожиданно. Просто раздвинулись кусты облепихи, и из них выползло это чудо. Ритка была мертвецки пьяна. Краем сознания, срисовав троицу, она пьяно улыбнулась и с размаху села мимо лавки.
Упав навзничь, она тут же уснула. При этом подол её короткого платьишка задрался, предъявив пацанам совершенно голый треугольничек волос того самого запретного места.
Первым обрёл дар речи Знамер. Поминутно сглатывая пересохшим горлом, он воззрился на обнажённую девку и прохрипел: - Кто со мной?
Двое дружков, ни слова не говоря, подхватили шлюху под мышки, и вся компания направилась в отдалённый уголок садика. Там, за трансформаторной подстанцией прямо на траве лежал старый проссанный матрац, на котором мальки, как на батуте прыгали целыми днями. На дворе стояла тёплая осень, всё как надо.
Когда Знамер положил Ритку на спину и стал раздвигать ей ноги, шалава только пьяно хрюкала да бормотала что-то бессвязное. И после Знамера, когда на девку полез Щепа, она, похоже, и не заметила неудобств. Хотя инородное тело уже вовсю скакало в её недрах.
Лёха был третьим. Его перевозбуждённый «друг» стоял почти вертикально и тихонько звенел на манер тетивы. Большого труда стоило ему разогнуть непослушное хозяйство и вставить,… вернее попытаться вставить его в Ритку. В этом месте произошёл конфуз. Едва прикоснувшись головкой к обнажённому бедру марухи, Лёха расстрелял свой боезапас. Могучая струя белёсого цвета забрызгала бабе шею и нижнюю часть лица.
Шепотом ржали пацаны, пьяно храпела Ритка. Лёха готов был провалиться под землю от стыда. Затем они ещё по несколько раз лазали на Ритку. И, в конце концов, у Лёшки всё получилось. Сказать, что он взлетел либо воспарил, это значит промолчать. Впоследствии у него было много баб. Всех цветов и конфигураций. Но та первая, Ритка, запомнилась на всю жизнь.
***
О рыбалке договорились с вечера. Пока не стемнело, сходили за бараки, где, сбившись в небольшое стадо, стояли сарайки и дровяники татар. Вообще татары, живущие в посёлке бок обок со славянами, привыкли всё же существовать особняком. И пока их русские соседи пили горькую и прогуливали на работу, прижимистые и хозяйственные потомки Бату-хана, строили себе коммунизм, как могли понятно. Так и появилась эта группа сараев, в которых круглый год мычало, хрюкало и кудахтало на все голоса.
Тут же среди навозных куч накопали червей и, сложив их, в пустую консервную банку сговорились о походе на Каму.
Ранним утром, пока отец ещё спал, Лёха тихонько, чтобы не разбудить главу маленького семейства собрался. Бросил в кулёк кусок хлеба с солью, с оглядкой спёр у отца несколько сигарет Прима, прихватил удочки и вышел в прохладу ночного двора.
На лавке перед домом уже вовсю скучал Щепа, Знамера пока не было.
- Спит скотина, - пожаловался другу Щепа. – Я уже кидал камешком в окно, теперь ты иди. Сам знаешь, какая у него мамаша…
Лёхе повезло больше чем дружку. С первого же камешка распахнулось окно и в него высунулась распухшая как подушка морда Знамеровской мамаши.
- Я тебе покидаю гамнюк, я тебе так покидаю зас-анец, ноги из жо-ы достану, так и останешься…
Но тут, слава богу, появился Знамер. Заспанный, но с удочками. Прошмыгнув под носом у похмельной родственницы, он выскочил на улицу и уже с безопасного расстояния крикнул: - Похмеляться надо, чё разоралась?
С этим компания, сопровождаемая матом и угрозами взяв ноги в руки, быстро ретировалась.
Переругиваясь и подтрунивая над не проснувшимся Знамером, резво добежали до Камы, по ходу дела насшибав на остановке у школы знатных наваристых окурков. Река встретила холодом и молчанием. Тишина. В мире все умерли.
По скользким брёвнам, того и гляди, рискуя нырнуть в свинцовые волны, перебежали на плоты. Здесь на насиженном месте и расположились. Вон сухая корка, оставленная в прошлый раз. Маленькая, подвялившаяся щеклейка, чудом незамеченная чайками.
Минут пять неторопливо разматывали удочки, насаживали червей. Ну, держись рыба!
А в воде то тут, то там вскипают буруны, плещет мелочь. Оно понятно, у окуня жор. Жрет, то есть всё что под руку попадётся. В такое время ловится он с наживкой и без. Иногда как положено за хавальник, иногда за глаз и что уж вовсе странно, даже за жопу.
За полчаса натаскали на нормальную уху. Можно будет на угоре за кладбищем развести костёр и нажраться от пуза.
Лёха закурил, кивнул понимающе на красноречивые взгляды дружков. Оставлю, не сцать.
Шаги заставили троицу оглянуться. Блин! Только этого не хватало. Веденеевские, много! Человек десять, вляпались…
Заводила у Веденеевских, здоровенный как трактор Беларусь татарин Марат. А на подхвате у него верный соратник и шестёрка в одном флаконе, Мишка Юденич.
- Ну, чё православные, много ли рыбки наловили? – сплёвывая под ноги Знамеру, спросил Марат. – И ведь рыбачат на нашем исконном месте, а аренду не платят, - обращаясь к Мишке, пожаловался татарин. Наказания достойны, мне так кажется.
Мишка, ни слова не говоря, в угоду старшему, размахнулся и дал леща тому, кто был ближе всех. А именно Щепе. Откуда бы ему знать, что Щепу даже батя по пьяни трогать опасается. В одно мгновение всё смешалось. Треск кулаков, смачные удары по мордасам, надсадные хрипы…
Опомнился Лёха уже в ледяной воде. Как он там оказался? Помнил только кулак, с неумолимостью электрички закрывший полмира. Крепкий удар и недолгий полёт.
Вода обожгла и отрезвила. Лёха отчаянно забарахтался, но своенравная река уже схватила его жадными ручищами. Лёха бился со стихией не на жизнь, а на смерть, но течение неумолимо стаскивало его под плоты. Слабеющие пальцы хватались за осклизлые брёвна, сломался ноготь, заноза вошла, чуть ли не до пятки. Но Лёшка этого не чувствовал.
Всё его естество боролось за жизнь, за право дышать. А течение, поставив тело почти горизонтально, делало своё дело. Ещё чуть, ещё полминуты…
Рядом с Лёшкой что-то мощно упало в воду. Сильные руки подхватили полумёртвого от страха мальчишку и потащили прочь от плота. А сверху уже тянулись руки, много рук. Ещё миг, сантиметр и общими стараниями парня вытащили на плоты.
Лёху вырвало водой, затем ещё раз. Прокашлявшись, он, наконец, восстановил способность соображать, видеть. Рядом с ним, мокрый с головы до ног, так же жадно хватающий воздух, сидел его спаситель, татарин Марат.
- Ну, что Чапаев, жить будем? – улыбнулся парень, и дружески хлопнул Лёху своей ручищей по загривку.
***
Утро понедельника началось со странностей. Зайдя в гальюн, Лёха вынул твёрдую как черенок от лопаты плоть. Справившись с пробкой, он попытался излить малую надобность. Тут-то всё и началось. Моча пошла, куда бы ей деться, но действо, ранее приносившее удовлетворение, сегодня сопровождалось сильной резью. Так уже бывало, когда Лёшка простудил шарики, катаясь зимой на мопеде. Тогда батя обозвал болячку циститом. И заставил сына пить маленькие жёлтые таблетки. То ли фуразолидон, то ли фурацилин.
Опять что ли где-то простудился? - подумал подросток, кое-как завершил процедуру и стал собираться в школу.
Перед уроками, когда неразлучная троица курила в школьном саду, Знамер, стесняясь как девственница, пожаловался на ту же беду. Щепа, посмотрев на друзей долгим взглядом, нахмурился и выдавил: - У меня, то же самое. По ходу трипак мы поймали пацаны. Всё Ритка-суконка. Больше не кому. Ладно, не сцать, есть, знакомый лепила. Толька Мокрый. Он в больничке работает санитаром. После уроков сходим.
Еле высидев, пять уроков и, сбежав с последней истории, друзья направили стопы в поселковую амбулаторию, в поисках того самого Тольки.
Толька лет пять тому, с грехом пополам закончил восьмилетку и в силу умственных неспособностей не попал ни в одно учебное заведение. Сердобольная соседка пристроила его санитаром в амбулаторию, где парень и работал, по сей день.
На лавке за больничкой состоялся серьёзный разговор. Пацаны объяснили Тольке свою беду и тот прохохотав минут пять, пообещал помочь.
- Эх вы, салабоны. Е-ться полезли, а слово гандон вам о чём-нибудь говорит? Только такие дураки вроде вас, полезут на клячу типа Ритки без резины. Ладно, не бздюмэ, к вечеру что-нибудь придумаю. Готовьте сармак. По червонцу с хари. А чё вы хотели? Триппер, дело не шуточное, и бициллин денег стоит.
Вечерний посёлок огласил истошный визг. Так, наверное, верещала царевна лебедь, когда её в очередь любили тридцать три богатыря. Среди скопища сараев состоялось очередное убийство. Щепа с Лёхой, притаившись за кучей досок, лежали в засаде. А тем временем Знамер отрабатывал первую часть действа. Над крышей одного из дровяников показался лёгкий дымок. Вот он окреп, стал набирать силу. Показалось пламя.
Кто-то из обрезанных потянул носом, начали поворачиваться головы. И вот уже долгожданный крик всколыхнул застоявшийся воздух. Пожар! И тут же всё пришло в движение, забегало, засуетилось, загомонило.
Лёха и Щепа, не теряя времени, по-пластунски скользнули ближе к разделанной свиной туше. Два здоровенных куска мяса улетели в крапиву за забор.
- Всё, делаем ноги, - скомандовал Щепа. – Да ты не ссы, всё равно они свинину не едят. На продажу закололи, - и пацаны, стараясь не задеть ни одной веточки, кустами ретировались.
Мясо в тот же вечер было продано Мазаю со Стрелки за двадцать пять рублей. А татары ещё долго шумели, выкликая беды на голову бандитов.
Последующие дни запомнились Лёхе болью, и лишениями. Толян, как и обещал, принёс им несколько упаковок с ампулами. На коробке значилось Бициллин-2.
Первый укол сделал сам Толька. Вызвавшемуся Щепе, как предводителю и первопроходцу, пришлось на себе испытать все прелести лечения данного недуга.
Пока Щепа корчился на досках за гаражами и вместе с булками пытался усвоить зловредное лекарство, Толян разглагольствовал.
- Надо бы вам конечно ещё каналы промыть серебром, но думаю, вам и бициллина хватит. Болячка не застарелая, авось организм сам справится. Неделю будете колоть, пропускать нельзя, а то козе под хвост.
С досок поднялся Щепа. Морда набекрень, в глазах сырость, но голос твёрдый, положение обязывает.
- Ну, так-то ни чё. Поначалу больно, а щас вроде отпустило.
Толян довольно ржанул и закуривая, нравоучительным тоном сказал: - Погоди милок, я на тебя через недельку посмотрю, когда ногу на ногу закинуть не сможешь. Это дерьмо плохо рассасывается. Ещё и шишки будут.
На том и расстались.
***
Воскресенье началось с пакостей и главной из них был приезд матери. Вот уж кого не ожидал Лёшка, так это канувшую в небытие родственницу.
В семь утра в двери постучали, затем пнули пару раз, затем ещё. Пока Лёшка запрыгивал в старенькие треники и бежал в прихожую, с той стороны продолжали ломиться.
Открыв дверь, Лёшка остолбенел. На пороге, прилично пьяная стояла мать.
- Ну, я так и буду стоять на лестничной площадке или меня всё же пустят в дом? – спросила родственница. И оттолкнув Лёху, вошла в квартиру.
На шум из своей комнаты вышел заспанный отец. Неверяще посмотрел на свою бывшую и буркнул: - Тебя здесь ещё не хватало. Чё припёрлась? Если за деньгами на пойло, то я не подаю. Освободи территорию.
Мать, не слушая отца, нагло уселась в кресло и, обращаясь к Лёшке, сказала: - Воды матери принеси, не видишь, человек с дороги запалился.
Лёшка уже метнулся на кухню, когда резкий окрик отца остановил его.
- Стоять! А ну-ка пойди, проветрись. Минут пятнадцать посиди на лавке у подъезда. Мы тут потолкуем с незваной гостьей, а потом она уедет туда, откуда явилась.
- Бессовестный, - заорала мать. – Как тебя земля носит. А может мне жить негде, может я бездомная. Может меня по квартире в Карпинске кинули…
- Проблемы негра, шерифа не е…т, - ответил отец. Дальше Лёха не слушал.
Позже, когда в водопадах мата и упрёков, мать всё же отвалила, Лёшка узнал от отца следующее.
Бичуя и пропивая последние тряпки, мать дошла до того, что попала в поле зрения квартирных кидал. В пьяном виде подмахнула необходимые документы и привет семье.
Её коммуналка в Карпинске благополучно отошла другим людям, причём по закону. А она, получив тысячу рублей ещё неделю гусарила с такими же прокладками.
Поскитавшись по углам и баракам, надоев всем и вся, мамаша вспомнила о родных пенатах и, собрав копейки на поезд, поехала давить на жалость.
Но отец всегда был человеком твёрдым. Про таких говорят, крутого нрава. Поэтому после двадцатиминутной перепалки, он просто дал своей бывшей хорошего под-опника, пообещав при следующей (не дай бог) встрече, переломать рёбра.
Вечером того же дня у них состоялся разговор. По кухне дежурил отец. Нажарив полную сковородку хлеба с яичком и заварив чай, он быстро накрыл круглый старинный стол в большой комнате. Нарезал сала, колбасного сыра. Минут пять чавкали молча. Когда первый голод прошёл, стали насыщаться размеренно, по-мужски. Пришло время чая, вот тогда и состоялся разговор.
- Пойми сын. Мы с твоей матерью прожили десять лет. И за эти годы она превратилась в самую настоящую бичовку. Да ты и сам многое помнишь. Я пытался её лечить, а она воровала у меня деньги и напивалась. Я увозил её за город от греха, а она выпивала мой одеколон и бодяжила с водой зубную пасту. Терпение человека не безгранично. Пришлось расстаться. Мужик пьёт – полбеды, баба пьёт – беда!
Лёшка сидел, подперев кулаками щёки, и думал о матери. Сколько горя и слёз может принести человек. Нет, такую мать он видеть не хочет. Вслух же сказал: - Ты бать не переживай, я же всё понимаю. Нам ведь с тобой вдвоём хорошо? Ну и всё. А если ты будешь встречаться с женщиной, так ты же ещё не умер?
В ответ на Лёшкины слова отец невесело рассмеялся.
- Эх ты, мудрец мой. Об этом не переживай. Если я и буду с кем-то встречаться, то в дом точно не приведу и тебя ту женщину мамой называть не заставлю Мы не в кино, это жизнь сынок. А вдвоём и, правда жить спокойнее и веселее. Кстати я готовил, тебе посуду мыть. Дерзай.
***
- Бросай всё на фиг, ты чё не в курсах что ли? Висимские нам предъяву кинули. Типа на посёлке живут одни бздявые презервативы. Толпа уже собирается.
Щепа ворвался на манер горохового поноса, Лёха не сразу сообразил, в чём суть, а, врубившись, ни слова не говоря, стал одеваться. Висимские, это серьёзно. Исконно враги…
Через десять минут, накинув старые затасканные треники, футболку, подпоясанный армейским ремнём с пятиконечной звездой, Лёшка стоял на улице и поджидал остальных.
Карман трико оттягивала литая свинчатка. По условиям «стенки», ножи, опасные бритвы и иже с ними, возбранялись под страхом всеобщего бойкота.
Лёхин дом крайний у кладбища, дальше неглубокий ложок и погост. А перед ним, словно специально, широкая, утрамбованная машинами и людьми площадь. Место выяснения отношений. Твёрдая, как такыр земля впитала в себя кровь и сопли не одного поколения поединщиков. Дед говорил, что раньше сечу разгоняли городовые, позже милиция. Но иногда, когда страсти закипали не на шутку, приходилось подпрягаться пожарникам.
Ведь это ж только дети думают, что пушка на пожарной машине предназначена для гашения особо злобных пожаров. А на деле сия приблуда создавалась с одной целью. Мощной струёй ледяной воды разогнать толпу. Какую толпу? Ну, вобщем-то не о драках думали комитетские ботаники. Совсем не о драках.
Из-за магазина показалась орда воинственно настроенных подростков. С дрекольем, с ремнями как у Лёхи. Человек пятьдесят, не меньше. Впереди понятное дело Петух. Он самый рослый и самый буровый. Пацаны ему доверяют, предводитель. Из соседних дворов в общее стадо стекались жидкие ручейки пацанов. Настрой дерзкий. Более года не было стычек с Висимскими, пора бы.
Лёха примкнул к шествию, его обступили со всех сторон. Зловещее пыхтение, топот множества ног и режим полнейшего молчания. Настраивается братва, - подумал Лёха. Да и о чём говорить? Делать надо. Завтра многие не смогут самостоятельно встать с кровати. Иные загремят в больничку с травмами различной степени тяжести. Но это завтра. А сегодня надо показать сопредельным козлам, кто есть ху.
Синхронно, словно на хорошо отрепетированной дуэли, с двух сторон, Висимские и Запрудские начали сходиться на площади перед стареньким кладбищем. Расклад сил примерно поровну. Половина морд с той стороны знакомы, с иными есть отношения. По авиамодельному кружку, по боксёрской секции у дяди Юры. Но война не знает жалости и дружеские отношения ею не котируются.
Вперёд как водится, вышли секачи, предводители. Прям Куликово поле. С той стороны Волчонок, пацан крепкий и до драки злобный. Со стороны Запрудских выступил Петух. На полбашки выше Волчонка, в плечах шире. Но видимый перевес ничего не значит. Лёхе доподлинно известно, что если Волчонок озвереет, то остановить его можно только танком, да и то не всяким.
- Ну, чё, пиз-ося, - начал Волчонок. – У мамки-то хоть отпросился? А то поди-ка ищет тебя по всей избе, сынок, ау. Вот твоя мявкая титя…
- Я-то отпросился, - отвечает Петух. – И у мамки и у папки, а вот тебя-то как отпустили из ветлечебницы. Дед сказывал, что ящур свирепствует. Нешто сбежал? Маму с папой в палате бросил, а сам был таков…
Диалог с редкими вкраплениями русского языка продолжался не долго. Более шустрый на язык Петух, добился желаемого. Коротко рыкнув, Волчонок бросился на врага. Замелькали кулаки, затрещала порванная одежда, брызнула первая кровь.
- Ну и чё стоим православные? – обращаясь сразу ко всем, громко спросил Щепа. – Пацаны во всю резвятся, а мы стоим как девочки на танцах.
С коротким подшагом, он что есть мочи дал в ухо ближайшему Висимскому, и действо началось. Мгновение, и всё смешалось. Как в том Бородино, кони и люди. Ещё миг другой и сеча разделилась на мелкие кучки из двух, иногда трёх поединщиков. Замелькало дреколье, пошли в ход свинчатки, хлынула кровь.
До первой удачной пи-лины Лёшка грелся, но, получив хороший удар в переносицу, рассвирепел. Голова боксёра, его руки и ноги включились в общий хоровод. Удар, нырок, сестеп… Руки автоматически делали своё дело, ноги так же на автомате перемещали тело в пространстве, занимая оптимальную позицию, уклоняясь и контратакуя.
Послышался омерзительный визг милицейских сирен. Уходя от удара, Лёшка глянул через плечо. По просёлочной дороге, подпрыгивая на ухабах, в их сторону летели аж четыре ментовских Уазика. Пора делать ноги.
Два крика слились в один. Кричали Петух и Волчонок.
- Ноги братва, уходим!
- Ещё встретимся, петушары…
- Сопли подбери, презик дырявый…
Лёха нёсся как лось через могильные холмики, перелетал через кованые оградки, таранил головой молодые осинки, продирался через заросли шиповника и малины. Наконец он вывалился из кладбищенских джунглей уже на той стороне. Без остановки влетел башкой в густые заросли сирени, упал и замер.
Пот стекал по спине, и терялся в развилке делящей задницу на две равные части. Прямо перед носом красовался калачик засохшего говна. Дыхание вырывалось с шипением, как из проколотого ската. Слава аллаху, оторвался. Ещё не хватало батю расстраивать. Ему и так достаётся.
***
Не уберёгся. Да и кому бы пришло в голову, что Пирог окажется таким мстительным. Ну, подумаешь, с девчонкой погулял малость. Не приставал, не щупался. Просто проводил после танцулек домой. Так, наверное, любой поступил бы на его месте. Время к двенадцати, уличные фонари в данной части планеты бюджетом не предусмотрены. А Лилька девка хорошая, не красавица, но обаятельная. Недотрога? Вряд ли. Просто свой парень с косичками.
Уже на следующий день, на перемене к Лёхе подошли сразу трое. Пирог и два его кореша. Обступили с трёх сторон, прижав к батарее, и завели старую как сама история песню.
- Ну, чё Лилька говоришь, понравилась? – постоянно сплёвывая через заячью губу прогунявил Пирог. – А ты в курсах, что она моя подруга? Я не для тебя, её по кинам вожу, и не для тебя угощаю.
- Морковкой или капустой? – вырвалось у Лёхи. Он тут же пожалел о сказанном, но слово, как известно не воробей. И быть бы беде, но в этот самый миг подошли встревоженные за друга Знамер и Щепа.
- Чё за кипеш? – лениво поинтересовался Щепа. – Тут никак рамс зреет, а мы и про дела не знаем.
- Утухни сявка, - душа в себе порыв ненависти глухо пробубнил Пирог. – Сами разберёмся.
- Да знаем мы тебя, разборщик, - продолжал наезд Щепа. – пи-дуй в столовку лучше, пока перемена не кончилась. Там сегодня морковку дают. Тёртую, как ты любишь.
Звонок на урок прервал перепалку. Нехотя, быкующие стороны стали расходиться. Каждая неторопливостью подчёркивала свою независимость и презрение к дисциплинарным взысканиям.
- Встретимся ещё сын прошмандовки, - процедил вслед Пирог.
Последним уроком была физкультура и Петя, памятуя о Лёхином разряде, отпустил парня домой. Эх, отбегать бы вместе со всеми, отпрыгать чё там по программе…
Выйдя из душной школы, Лёшка всей грудью вдохнул вкусный осенний воздух. Лепота! Порылся в карманах в поисках окурка и свернул за угол, по направлению к дому. Здесь его уже ждали.
Маленький перочинный ножик вошёл в живот, а потом ещё раз и ещё. Всё произошло настолько быстро, что Леха даже не успел удивиться. Боль пришла тоже не сразу. Вначале он увидел кровь на светлой рубашке. Кровь и рваные отверстия.
- Эх, последняя нормальная рубаха была, - подумал он, прежде чем осесть по стене на асфальт.
Скорую помощь вызвали проходящие мимо десятиклассницы. Они же подняли страшный визг. На шум сбежалось пол школы. Суетился, расстёгивая ворот рубашки Знамер. Страшно орал на зевак Щепа. Скорая приехала на удивление быстро. Минут через пятьдесят. Рекордсмены мать их. Лёху с предосторожностями погрузили в машину и авто взрёвывая своей сиреной, рвануло в сторону больничного городка.
В белой палате Лёшку положили на стол, предварительно раздев до гола. Обкололи пузо новокаином или ещё какой-то хренью. Потом он просто чувствовал, как в нём ковыряются. Было противно, чуть не вырвало. Наконец он почувствовал, что его зашивают. На протяжении всей операции молодой врач с марлевым намордником пытался разговорить парня. Задавал дурацкие вопросы, короче вёл себя как Петрушка. Уже потом Лёха понял, что хирург просто помогал ему пережить операцию, легче перенести шок, связанный с ней.
- Ну, молись ковбой, что у твоего недруга был перочинник. Таким цыплёнка не зарежешь, не то, что человека, - сказал хирург напоследок и Лёху увезли в палату.
В палате, которая представляла собой комнату метров двадцати, стояли три кровати. Две из них были заняты постояльцами. Старик, сам с собой играющий в дорожные шахматы и ещё один. По размерам подросток. Тот лежал лицом к стене и вроде как спал.
Лёшку с предосторожностями перевалили на кровать, укрыли одеялом и оставили на произвол отечественной медицины.
Старик покосился на вновь прибывшего и сказал: - Иван Александрович, можешь звать дядей Ваней. За что сюда загремел-то?
- Ножиком ткнули в живот, - сказал Лёшка. Голос был такой, словно он его отлежал. – Из-за девчонки повздорили.
- Из-за девчонки, это хорошо. За девчонок можно и под нож. Годится.
С другой стороны, от ранее спавшего парня прилетела фраза: - Он такой дядя Ваня, нормальный пацан. Наш, Мотовилихинский.
Лёшка недоумённо повернул голову на знакомый голос и увидел морду-шайбу с улыбкой до ушей.
- Здаррова крестник, жить-то будешь ли? – На него, смеясь, смотрел Марат татарин. – Вот и свиделись братуха. Значит, Аллаху угодно…
***
В больнице, пользуясь, случаем Лешку, пропустили через все круги медицинского ада. А именно взяли кучу анализов, сделали флюорограмму, посмотрели глазное дно. Лечащему врачу не понравилось содержание белка в Лёхиной моче и с диагнозом очаговый нефрит, его перевели в терапию. Терапевт, не мудрствуя лукаво, назначил парню пенницилин, шесть уколов в сутки и бросил на произвол себя.
Если бы хирургия и терапия не сообщались между собой крытым переходом, то Лёха бы давно удавился со скуки. Раны его неглубокие и вобщем не опасные затягивались как по мановению руки. Страшно чесались и почти не болели. Соседи по палате, в отличие от подростка действительно больные, доставали своими жалобами. Столовая кормила откровенным дерьмом.
Сразу после завтрака и врачебного обхода, закончив с процедурами, новые друзья встречались на переходе и до обеда были предоставлены самим себе.
Лёха уже знал, что Марат на спор подныривал под баржой и распорол себе спину о какую-то железяку. Распорол глубоко, чуть ли не до костей. Парня заштопали, но отпускать не собирались, подстраховываясь на всякий случай.
Сидя в скверике за корпусом, куда не достигали глаза медсестёр и нянечек, парни курили и болтали о планах на жизнь.
- Я Лёшка постараюсь закончить десять классов, чего бы мне это не стоило. Нынче без образования никуда. Есть у меня задумка. Хочу попытаться поступить в Свердловское высшее командное училище. На Универ у меня здоровья не хватит.
- А я попытаю счастья в политех, - говорил Лёха. – Нас в прошлом году водили на экскурсию на завод. Чё-то запал он мне в душу, наверное, это потомственное. Батя всю жизнь на мартене пашет. Подручный сталевара. Бабки нормальные рубит, да и уважают его люди. Без стали теперь никуда.
Накануне к Лёшке приходили в гости Знамер со Щепой. Принесли пять пачек Примы, пирожки рис с яйцом и бутылку кефира. Удивлению пацанов не было конца, когда они увидели нового Лёшкиного друга.
- Да это же татарин веденеевский, - только и смог выговорить менее агрессивный Знамер, тогда как Щепа уже комкал кулаки и бычился.
Но в юности враги, как впрочем, и друзья быстро наживаются и так же быстро проматываются, а по сему минут через пятнадцать все четверо уже непринуждённо болтали и ржали над анекдотами.
- Кстати, а что там с Пирогом? – спросил в промежутке между хохотом Лёшка.
- А Пирогу братуха хана. Закрыли твоего крестника. Правда, потом отпустили под подписку. Его отец постарался. Вернее всего уйдёт на малолетку, - сказал Щепа и странно так посмотрел на Знамера.
- Ну, вы что-то не договариваете, не томите гады, - Лёхе не понравилось, как друзья переглянулись.
- Да чё тебе сказать Лёшик? – Знамер задумался. – К твоему пахану приходил отец Пирога. Ты в курсах, что он мусорянский? Просил поговорить с тобой, чтобы сделать типа самозащиту. Ну, вроде как ты первый начал, а Пирогу младшему пришлось защищаться. Твой папик послал Пирога старшего в жо-у и тот пригрозил ему какими-то репрессиями. Фиг знает, менты они такие, начнут прессовать, за что было и чего не было.
Лёшка задумался, впрочем, не надолго. Решение пришло само.
- Вот что пацаны. Пирога я прикрою, лишь бы батя не пострадал. Насрать на этого козла, пусть живёт. Вам оно надо, чтобы он на тюрьму ушёл? Вот и мне не надо. Сделайте так, чтобы этот конь пришёл сюда, побалакать необходимо.
Уже на следующий день, в часы посещений Лёшку вызвала нянечка.
- Иди ранетый, там к тебе друзья пришли. На процедуры не опаздывай. Узнаю что курили, пожалуюсь врачу.
В больничном холле Лёшку ждал не кто иной, как Пирог собственной персоной. От надменности и гонора не осталось и следа. Сейчас парень больше всего походил на Бартовского брошенного зайку. Ещё бы уши подстричь и в самый раз.
- Пошли на улицу, - бросил Лёшка обидчику, не здороваясь.
В сквере они сели на лавку. Пирог суетно достал пачку Космоса и предложил Лёхе.
Закурили.
- Ну, дак чё, ты уже разобрался по поводу Лильки и прочего? – хмуро спросил Лёха.
- Сука не захочет, кобель не вскочит, - трудно произнёс Пирог. – Виноват я перед тобой Лёша. Набуровил дальше некуда. Ты не думай, я не сыкуюсь, просто самому впадляк. Из-за кошёлки такого наворотил. Батя мечется предынфарктный. Мать уже сколь ночей не спит. Я не давлю на жалость. Я каюсь Лёш.
- Эх ты Пирог. Я ж тебе сразу сказал, проводил девку без задних мыслей. Я же знаю что она твоя. Мне делать нече своим пацанам в ботинки гадить. К тому же у меня скоро Маринка вернётся. А Маринка для меня всё…
Помолчали.
- Вобщем так друг мой кондитерский. Шуруй домой, скажи бате, что я всё сделаю и всё подпишу. Нет у меня к тебе злости и желания посадить тебя, тоже нет. Перемелется.
Парни встали, их взгляды, наконец, встретились. Пирог выдержал взгляд, хотя было видно чего ему это стоит.
- Ну не хворай живопыра, - улыбнулся Лёха. И сделал, то чего сам от себя не ожидал. Протянул недругу руку. А недругу ли?
Пирог пожал протянутую ладонь. Улыбнулся уже смелее и сказал: - Отныне не будет у тебя Лешка товарища вернее. Не за страх говорю, по совести. Если конечно ты когда-нибудь пустишь меня в товарищи. А звать меня Васькой, не Пирог я. Пока брат…
продолжение каждый день. предыдущие части во вкладыше Архив.

всё обновляется два раза в сутки.
http://www.stihi.ru//go//estaroverov.wix.com/ebitenevka

Метки: Привет, подворотня