И. Б

Когда назвал шотландцами скотов,

Иосиф Бродский был уже готов

(Хотя, пожалуй, он сказал не так –

Неважно: главное, что был он не дурак),

Он был готов статую превратить

В фигуру дамы, чтоб ее любить

(Причем, без юбки) и чтоб видеть сквозь

Нее и ноги, вскинутые врозь,

Синеющего в зелени жандарма,

Готового свистком наддать аларма

По поводу иль вовсе без него.

Париж! Ужель желать еще чего?

Хотя в стране за океаном с печкой

И мчащейся не вспять пока что речкой

(Ан нет, река не вспять – она в Париже),

А нефть в бутылках в Глазго и, как ниже

Не сказано, в начале мартобря

Я начиталась Бродского не зря.

Без макинтоша беглая красотка

Сподвигла переехать из страны

В страну, и с берегов теперь видны

Штаны как Пифагорова наводка.

Своих любовниц он не сосчитал,

Зато учел Марииных любимцев,

Превысивших конкретное число,

Которое на ум ему пришло.

И Шиллер в непотребстве нам предстал,

Зачисленный в когорту проходимцев.

Я неправа, возможно, но увы –
У нашего Иосифа умище

В десятки, сотни, я б сказала, в тыщи,

Намного, в общем, больше, чем травы,

Которой запахи вдыхал баран в кудряшках,

Где Дугласы судачили о ляжках

И, к слову, были правы. Нет, правы.