Небо говорит

(Автор - Ирина Вернье)
- Неужели тебе нравится джаз, парень? – спросил он меня в нашу первую встречу.
Мне очень хотелось привлечь его внимание, но я даже и представить себе не мог, что это будет джаз. Я снял наушники.
- Простите, сэр?
- Я спрашиваю, ты слушаешь джаз или мне показалось?
- Да. «You must believe in spring» Билла Эванса.
- Хороший альбом.
- Да.
Он сделал глоток из своего «Starbucks» термоса.
- Признаться, ты меня удивил, парень. Тебе ведь лет пятнадцать-шестнадцать. Я прав?
- Пятнадцать, сэр.
- Я думал, здесь, в Кремниевой Долине, у мальчишек в голове микросхемы, а не джазовые синкопы. Ты занимаешься музыкой?
- Нет.
- Тогда, может, твой отец слушает джаз?
- О, нет, он любит рок. Раньше, в Нью-Джерси, мы даже устраивали рок-вечеринки по пятницам.
- Вот как? Значит, ты с Восточного побережья. Ну, тогда это кое-что объясняет. Хотя на самом деле не объясняет ничего.
Он замолчал, как будто получил ответы на все свои вопросы и тут же потерял ко мне интерес. Я с надеждой поглядывал на него, пытаясь угадать, будет ли продолжение разговора. Но его внимание занимали проносящиеся в вышине пульсирующие громады кучевых облаков. В тот день было очень ветрено.
И вот, наконец, он снова обратился ко мне.
- Но ты всё-таки играешь на чём-нибудь?
- Если честно, мне не хватает усидчивости, сэр. Я подбираю мелодии на пианино. Правда, наше очень старое и немного фальшивит.
- Семейная реликвия?
- Что-то вроде того.
- Из Нью-Джерси?
- Из Вермонта. Дедушкино.
Он усмехнулся.
- У меня тоже есть пианино.
- Правда? Вы играете?
- Уже нет. Даже забыл, как оно звучит.
Он снова замолчал. И снова между нами повисла пауза, как огромный стеклянный шар, хрупкий и прозрачный. Он раскачивался-раскачивался, как маятник, и вдруг сорвался, и разлетелся вдребезги.
- Ну, ладно. Это было лирическое отступление. А теперь давай начистоту, парень. Зачем ты крутишься вокруг меня уже который день? Думаешь, я слепой?
От такого резкого перехода я смутился и покраснел. Меня застали врасплох. Почему-то я покосился на его больших псов. Но те спокойно лежали возле ног хозяина с высунутыми через намордники языками и увлечённо наблюдали за игрой в мяч. У меня даже возникла ассоциация с мужчинами в пабе, которые смотрят матч какой-то там серии плей-оф. Только собаки не ругаются, не стучат пивными кружками и не устраивают потасовок. Один был бойцовской породы, а второй дворняга. Позже я узнал, что бойца звали Бейби за его невероятную нежность ко всем малышам – от детей до птенцов. А беспородный получил кличку Нобл, вероятно, из-за своих сдержанных аристократических повадок и молчаливого характера.
- Простите, это из-за статьи, Мистер Z. Я узнал Вас, но не решался подойти.
- А сегодня решился и сел рядом.
- Да.
- Понятно. По-видимому, эта чёртова писанина ещё долго будет меня преследовать. Всё-таки, нужно засудить их. Сделали из меня посмешище на старости лет.
- Ну, что вы! Вы не посмешище. Вы настоящий герой.
Он крепко сжал челюсти. На щеках нервно заиграли желваки.
- Во-первых, я не герой. А, во-вторых. Впрочем, что я доказываю мальчишке? Что тебе нужно? Автограф? Давай, чиркну. И больше не попадайся мне на глаза. Ты понял, парень?
Меня окатило жаром - от макушки до пяток, а по лицу пробежал озноб.
- Ну! Что ты молчишь, парень? Тебе нужен автограф или нет?
- Нет.
- Тогда что тебе нужно? Что у тебя на уме? Только честно.
Его прямой вопрос придал мне сил, и я решил высказать то, что давно занимало мои мысли. Ведь небо – одно на всех, и говорит со всеми. Только не все его понимают.
- Я хочу научиться.
- Чему?
- Понимать небеса. Читать знаки. Как Вы!
Он удивился самой постановке вопроса.
- Ах, вот оно что? Ты полагаешь, что этому учат, как по учебникам в школе?
- Нет. Как раз нет, но…
Я старался подобрать нужные слова.
- Но я думаю, что если один человек смог что-то понять, то и другой сможет, если ему объяснить. Ведь так?
Реакция Мистера Z. была неожиданной для меня. В его голосе появились обидная снисходительность и резкость.
- Послушай, иди домой, парень, и не морочь мне голову. Я понимаю, тебе скучно. Возможно, у тебя мало друзей. Но я не собираюсь тебя развлекать. И запомни, лучший учитель – сама жизнь. Дождись своего часа, пока она хорошенько не долбанёт тебя по башке! И попроси её быть как можно нежнее. И вот тогда что-то щёлкнет в твоей голове, и ты посмотришь на небо совсем другими глазами. А пока – наслаждайся!
Он взял трость, с усилием поднялся и, не попрощавшись, направился в сторону автостоянки. За ним побежали его верные псы, которые по-прежнему совершенно игнорировали меня. Я запомнил странное впечатление от его походки. Он шёл рывками, без лёгкости. Как будто земное притяжение действовало на него сильнее, чем на других людей.
Почему-то раньше я этого не замечал.
...
Я был раздавлен и долго не мог успокоиться. Моё тело содрогалось от непрерывной нервной дрожи. Я бесцельно бродил по территории парка Шорлайн, стараясь избегать людей. Ветер со стороны гор стал ещё холоднее. По-видимому, там уже шли дожди.
Проигнорировав просьбу на табличке – не отклоняться от проложенных маршрутов, я выбрал уединённое местечко, подальше от велосипедистов и прохожих, и лёг на спину.
Небо всё больше затягивало плотным слоем облаков, с юго-запада надвигались тяжёлые тёмные тучи. Небо давило, пугало, и я просто закрыл глаза. Доносящееся со стороны озера птичье многоголосье подействовало как анестезия.
Я знал, что в этих местах водятся змеи, и даже представил, как они сползаются со всех сторон, а я лежу неподвижный, как камень. Мне привиделись кристаллы, серебряные руки, огонь, факел, молнии, всполохи, мечи и копья, викинги, мельницы, воздушные корабли. Когда я проснулся, солнце уже свалилось за горизонт, и сумерки стремительно сгущались. Послышался шорох. Я замер. «Если это змея, то где она?» - подумал я, пытаясь понять, откуда доносится звук. Из-за соседнего куста показалась круглая голова с изогнутым клювом. Исчезла и снова появилась. Потом я увидел всю птицу целиком. Это был сыч, кроликовый сыч, который живёт в норах.
Домой я приехал поздно. Телефон разрядился, и родители набросились на меня с упрёками прямо с порога. Уже ночью меня стало знобить, температура взлетела до рекордных тридцати девяти. Выздоровление продвигалось медленно. Две недели я не выходил на улицу и провалялся в постели в обнимку с пультом от телевизора. Я смотрел сериалы, только сериалы, и перестал слушать джаз, который стал вызывать у меня буквально физическое отвращение и тошноту, особенно Колтрейн с его циклическими головокружительными пассажами. Но я ещё больше полюбил «The Simpsons». И если раньше мне нравился Барт, то теперь я ощущал себя Гомером.
А за окном смеялось лето.
...
Я стал грубым и часто ссорился с родителями по любому поводу. Даже когда болезнь миновала, я чувствовал опустошение и слабость. Я закрывался в своей комнате и часами лежал на кровати в каком-то полузабытьи. Мама пыталась поговорить со мной, но безуспешно. Потом родители возбуждённо обсуждали происходящее.
До меня доносились обрывки фраз. По-видимому, они считали, что я влюбился, и сокрушались, что упустили такой важный момент. Но я не был влюблён. Я ненавидел. Себя, ту статью, джаз и мистера Z.
Но однажды утром я ощутил небывалый прилив сил, и наваждение прежних дней выпорхнуло пугливой птицей в распахнутое окно. Моя рука потянулась к плееру. Я был так рад, словно встретился со старым другом. Ослепительный свет щедрого июньского солнца заполнил комнату. Я вскочил с кровати и стал танцевать под невообразимые импровизации саксофона. Думаю, со стороны это выглядело смешно и напоминало пляски шаманов. Но даже если бы на меня смотрели тысячи глаз, в тот момент мне было всё равно. Моё тело извивалось, размахивало руками, делало кульбиты в воздухе - оно было переполнено энергией жизни.
В конце концов, запыхавшийся и взмокший я упал в изнеможении на пол, раскинув в стороны руки. В проёме окна виднелся кусочек неба. И я растворился в нём. Я взлетел. Во всяком случае, у меня было именно такое ощущение. Я был абсолютно счастлив.
Небо в этот день было чистым и пронзительно голубым. И я спросил себя: «Какие знаки посылает оно сегодня? Мне лично, какие?» Я всматривался в синеву, пытаясь увидеть больше, чем видели мои глаза. От напряжения расплывался фокус и возникали неуловимые чёрные точки, кружилась голова. Но я продолжал смотреть в это небо, а небо смотрело на меня. И даже музыка зазвучала в моей голове как-то иначе. Казалось, я чувствовал каждую ноту. Её вкус, её цвет. И самое главное, я больше не испытывал ненависти – ни к себе, ни к мистеру Z. Произошедшее тогда на улице возле кафе казалось чем-то нереальным, чем-то, что случилось не со мной и не с ним, а с какими-то выдуманными персонажами.
Окрылённый этим новым чувством лёгкости, я быстро оделся, схватил плейер, и, бросив родителям: «Привет!», скрылся за входной дверью. Уже выкатывая велосипед на дорогу, я услышал позади себя голос мамы: «Брайан!». Я обернулся: она улыбалась и протягивала мне пакет с сэндвичами и бутылку воды.
Полдня я крутил педали, не чувствуя ни усталости, ни голода. Меня снова потянуло в Шорлайн, и там, под раскидистым деревом, прислонившись к морщинистому стволу, я с удовольствием съел мамины сэндвичи, которые были вкусными, как никогда. Озеро искрилось на солнце. Птицы рассекали водную гладь. Кто-то катался на лодке. И над этой безмятежностью возвышался синий купол неба. И я подумал, что, если бы не это небо, вся картинка распалась бы на отдельные фрагменты.
...
Вечером я решил пойти в кинотеатр «The Stanford Theatre» на Юнивёсити Авеню, где обычно крутили старые фильмы. Я сел на поезд и доехал до Пало Альто. Сеанс уже начался, когда я купил билет и зашёл в зал. В этот день показывали «На север через северо-запад» Хичкока. Пройдя несколько рядов по центральной дорожке, я увидел свободные места с краю, как будто специально для таких опоздавших, как я.
Удобно устроившись в бархатном кресле, я мельком огляделся и заметил, что у человека слева знакомый профиль. Невероятно, но буквально на расстоянии вытянутой руки сидел Мистер Z. Словно потревоженный чужим присутствием, он интуитивно повернул голову в мою сторону. В его тёмных выразительных глазах читалось всё - и удивление, и возмущение, и с трудом скрываемая злость. Моя первая мысль была паническая – бежать. Но вопреки здравому смыслу я решил остаться, даже не знаю, почему. Я просто принял вызов судьбы. Не вечно же мне бегать.
Надо сказать, во время киносеанса я практически забыл о существовании Мистера Z. Происходящее на экране было гораздо увлекательнее нашей случайной встречи. Всё моё внимание было приковано к главному герою в исполнении американского актёра Кэрри Гранта. Я был восхищён его открытостью, ловкостью и тем, как он действовал в совершенно безвыходных ситуациях. «Это импровизация, - думал я, - это как в джазе», и пытался мысленно представить себя на месте героя, примеряя его мимику, жесты, улыбку и манеру говорить. Это было невероятно сильное впечатление.
И только когда пошли титры и зажгли свет, а перед сценой материализовался органист, энергично исполняя мелодии из кинофильма, я и Мистер Z. снова сцепились взглядами. Но уже в следующее мгновение мы оба сделали вид, что не знаем друг друга, и демонстративно вышли в разные двери.
Прежде чем вернуться домой, я ещё долго рассматривал афиши в фойе и на улице перед входом. Особенно большой портрет Кэрри Гранта.
...
В последующие дни погода снова испортилась. Порывистый ветер издевался над моими волосами, не желая признавать во мне крутого парня с безупречным пробором а-ля Кэрри Грант. «Будь собой! - бросал он мне в лицо холодную отрезвляющую правду. - Я знаю, кто ты на самом деле». Но больше всего в те дни доставалось небесам. Ветер буквально разрывал их в клочья и часто доводил до слёз.
Но я был упрям. Свою довольно непослушную густую шевелюру я тщательно смазывал гелем и долго приглаживал на бок. Но стоило выйти на улицу, на голове тут же воцарялась анархия, а я напоминал забавную взъерошенную птицу. У меня даже появилась новая привычка. Заходя в помещение, прямо у двери, я старался как можно быстрее придать причёске утраченный лоск, и вообще я часто поправлял волосы. Одним словом, идеальный боковой пробор стал для меня большой проблемой. Но вот с манерой общения дела обстояли куда лучше.
Теперь, чтобы преодолеть застенчивость, в любых неловких ситуациях я представлял себя героем фильма и как будто надевал маску «Гранта». Если ко мне обращались или я должен был с кем-то заговорить, я надевал «улыбку Гранта» и «взгляд Гранта», и мой страх общения отступал в тень. Порой, сидя за столиком в кафе в «образе Гранта», я замирал с отрешённым мечтательным выражением лица, подперев рукой подбородок, как на плакате. Мне казалось, что в эти мгновения я излучаю невероятную силу и магнетизм, и все смотрят исключительно на меня. Особенно женщины.
Конечно, всё было не так, как я себе представлял. Хотя кто знает, как было на самом деле? Я чувствовал, что меняюсь, и мне это нравилось.
...
В те времена у меня был любимый книжный магазин. Там работал взрослый темнокожий парень с татуировками на запястьях. Обычно я молча бродил среди стеллажей, но однажды мы разговорились. И когда этот парень узнал, что я увлекаюсь джазом, он стал делать музыкальные подборки специально для меня, и советовать книги, которые могли бы меня заинтересовать. Благодаря ему я открыл целый пласт новых имён, особенно среди малоизвестных исполнителей.
Помню, стоило мне переступить порог, и я слышал его хрипловатый голос: «Привет! Сегодня тебя ждёт сюрприз, брат. И обрати внимание вон на ту полку. Хорошего дня, брат».
Я мог часами зависать в том магазине, словно в параллельной реальности. Но однажды за стойкой появился другой человек. Парень с татуировками на запястьях исчез. И тогда, впервые за долгое время, я вдруг вспомнил про Мистера Z.
...
Сначала у меня была надежда встретить его там, где обычно, - в кафе или парке. Но прошло несколько дней, а наши пути так и не пересеклись. Тогда я отправился в «The Stanford Theatre», где видел его последний раз. Я был уверен, что повстречаю Мистера Z. именно здесь.
До и после сеансов я буквально дежурил у входа в кинотеатр, внимательно всматриваясь в лица входящих и выходящих. У меня был такой расстроенный вид, что некоторые люди даже интересовались, всё ли у меня в порядке.
В тот день я узнал, как можно возненавидеть даже самый гениальный фильм. Его нужно посмотреть несколько раз подряд. Знаменитые саспенсы Хичкока «Птицы» и «Психо», которые крутили в этот день, трансформировались в моём сознании в какой-то бесконечный видеоряд, не предполагающий завершения. Он возвращался в исходную точку и совершал очередной виток, как по спирали. Это была чудовищная пытка. А ещё я больше не мог слышать звуки органа.
Примерно с середины последнего сеанса я всё-таки ушёл. Меня в буквальном смысле слова мутило, как после аттракционов. Возможно, не последнюю роль сыграли и две больших порции попкорна, и невероятное количество колы.
Домой я вернулся уставший и какой-то опустошённый, так и не встретившись с Мистером Z. День прошёл в изматывающем ожидании того, что, в принципе, и не должно было случиться. Но мне очень не хотелось, чтобы Мистер Z. просто исчез из моей жизни, как тот парень с татуировками. Хоть Мистер Z. и не сделал для меня ничего хорошего.
...
Безумные хичкоковские птицы настигли меня и во сне. Правда, вместо клювов я разглядел человеческие носы, а вместо крыльев - какие-то недоразвитые обрубки с искусственными перьями на металлических каркасах, напоминающих протезы. Я пытался объяснить этим существам, что с ними что-то не так, что они не совсем птицы, точнее, совсем не птицы, не чайки и не вороны. А они шипели и неумолимо надвигались, угрожающе потряхивая головами. Мне нужно было спасаться, и я стремительно взлетел вверх. Многоликие шипящие тучи бросились вслед за мной, но их крылья рассыпались на ветру.
И вот, потеряв своё оперение, они полетели вниз, эти псевдо-птицы, вращаясь вокруг своей воображаемой оси, словно опавшие листья. Безвольно и обречённо. Их поглощало болото, издавая звуки, похожие на вздох. Если кто-то тонул медленно или оставался на поверхности, некая тёмная фигура сухой корявой веткой вдавливала их в трясину с механической одержимостью.
...
(продолжение следует...)

Метки: Небо, говорит