Нэсэ Галя воду. Лагерные хроники

(из записей Марка Неснова)
Это пятнадцать лет спустя, уволенный, исключённый из партии, выселенный из служебной квартиры, вчерашний подполковник Сергей Иванович Алейников будет окончательно спиваться по милости своего тринадцатилетнего сына, открывшего из окна стрельбу по прохожим из не зарегистрированного отцовского карабина.
И это я, единственный из его знакомых, притащу его к себе домой и буду замывать за ним блевотину, а потом устраивать старшим инженером по технике безопасности на фанерный завод с квартирой и хорошей зарплатой.
А пока он, тридцатипятилетний капитан – заместитель начальника колонии по режиму прыгал вокруг меня, норовя испробовать на моём лице качество своих новых коричневых перчаток.
За столом сидел начальник отделения (двух колоний) подполковник Тихонов и ненастойчиво остужал его прыть. Меня же пытался по привычке запугивать:
-Здесь тебе не Украина, здесь тайга - закон, а медведь –прокурор, и я лично пристрелю тебя, если надумаешь бежать, да ещё других подбивать – он пытался быть суровым,- уж я-то не промахнусь, второй раз лечить не будем.
-Вы думаете – это так просто, убить невиновного? Я ведь вам ещё ничего плохого не сделал. «Ещё» как-то само собой выделилось.
-Нет, Сергей, ты только посмотри на этого наглеца, он ещё мне угрожает; пусть посидит для начала десять суток, а потом отправишь его грузить вагоны.
Тем разговор с моим новым начальством и закончился.
Изолятор, на удивление, оказался тёплым сытым и большим. Сидело в камере человек десять, но подружился я сразу с сорокалетним вором – прошляком (то есть завязавшим без отказа) Мишей Рыжим. Жил он в туберкулёзном бараке, куда менты не ходили даже для пересчёта, а потому там была особая атмосфера вольницы, нисколько не нарушаемая почти ежедневным выносом трупов. В изолятор же Миша попал на зоне, по дороге из бани, при получении карточных долгов.
Вышел Миша раньше, и я, после изолятора продолжал с ним дружить и общаться.
Работать меня отправили в бригаду погрузки, где я месяц должен был помогать рабочему звену бесплатно, пока не научусь бегать по обледенелым трапам с бревном на плече.
Кое-что уже начинало получаться, когда меня вызвали в штаб к инспекторам спецчасти.
Один раз в месяц в штаб жилой зоны, после работы, приходили сотрудники бухгалтерии и спецчасти. Как правило, это были пять-семь женщин под охраной пары сержантов.
Таким путём женщины отрабатывали свои надбавки за опасность (хотя неизвестно ещё, кто кого больше боялся), и попутно решали, интересующие обе стороны, вопросы.
Комендант барака повесил в коридоре список тех, кому необходимо явиться на приём,

и я обнаружил свою фамилию в колонке спецчасти. За день я промёрз и устал, но отказаться от возможности увидеть сразу пять женщин я не мог, да и интересно было узнать, на кой чёрт я им понадобился.
В кухонной кочегарке, за пачку чая, я принял душ, побрился, надел зелёную водолазку, взял у приятеля вязаный белый шарф и,накинув новую телогрейку на плечи, отправился в штаб.
Зеки шли на приём прямо с работы или из столовой, поэтому я, на фоне этой серой забушлаченой массы, выглядел элегантно и даже несколько вызывающе.
Приём уже подходил к концу, поэтому дамы, как бы, закругляли дела.
-Простите, пожалуйста – сказал я громко - меня зовут Марк Неснов, меня приглашали.
Высокая дородная женщина, с мягкой домашней внешностью, позвала к себе за стол:
-А ну, йды-но сюды, вурдолак ничный, подывымося, кым тут у нас дитэй пугають? Сидай, видьмак! – грозно сказала она.

Я сел. Она осмотрела меня внимательно.
-И на оцього шибеныка намалювали такэ товстэ дило? Та у нього ж учора скрыпку видняли, чи може хлейту. Ото ж мало тэбэ мати та батько были, злыдень ты шкодливый.
Я одурел. С одной стороны она на меня ни с того, ни с сего выливала ушаты помоев, а с другой, в её облике и голосе была такая материнская доброта и игра, приправленная украинским говором, что я сразу понял, с кем имею дело и успокоился.
Вся комната затихла и повернулась в нашу сторону. Они - то знали эту грозную, всесильную тётку, жену главного вершителя судеб в отделении подполковника Тихонова, а для меня это была просто прикольная и добрая хохлушка.
-Ну чого мовчиш, бисова дитина? Знае кицька чье сало зъила!
Я понимал, что выйти из положения можно только поддавшись её игре, не вылезая за рамки приличия, чтобы не угодить в изолятор.
Уставившись на неё влюблённым сыновьим взглядом я запел:
Нэсэ Галя воду, коромысло гнэться,
А за нэй Иванко як барвинок въеться....
Пидхватуйте, мамо, а то мэнэ посодють...
-От, байстрюк, вин щэ спивае.У нього сроку ще десять рокив, а вин тут спивае.
Маму соби знайшов, босоврюга! Га? Подывиться на цього сынка, люды добри!
Я б з такым синком вже давно б повисылась. Чы ты, баламут, знову надумав тикать?
-Куды ж мэни од вас тикати, матинко?
-Нэ пидлизуйся, гадюка! На от роспышысь! Аника – воин!
Я подписал копию очередного судебного определения и, демонстративно-тепло со всеми распрощавшись, подмигнул заговорщецки тётке и ушёл в барак..
Дело в том,что судебные писарчуки срок записали правильно, а статью в бумагах потеряли.

Из–за этого я больше года после побега кантовался по тюрьмам и пересылкам, а теперь вот подписал очередные бумаги.
Через пару дней, в обед к вагону, где я работал, подошёл Алейников с директором лесозавода:
-Подойди, студент,... вот на лесозавод нужен десятник шпалорезки, директор тебя берёт.
Я поблагодарив, сказал директору, что догружу с ребятами вагон и подойду.
Место было хорошее и просто так его не давали.
-Наверное мама его надоумила – подумал я. Мне уже было известно, что начальник спецчасти Вера Григорьевна - жена Тихонова, и он её боится, как и весь остальной посёлок.
Я уже около месяца работал десятником на шпалорезке и помогал, если надо, остальным мастерам и десятникам. Было это интересно, как и любое дело, которое нравится.
Вся специальная литература в конторе, в которую никто никогда не заглядывал, была мною мигом проглочена, и как-то вечером, когда я копался в техническом отделе лагерной библиотеки, меня нашёл мой приятель одессит Володька Опиханов.
Оказывается в школе появились две новые учительницы. Одна, дочка Тихонова,
Ольга Михайловна преподаёт русский, а вторая Ольга Николаевна, её двоюродная сестра, - математику.
По слухам, обе не прошли после школы по конкурсу в вуз, и папа их пристроил для стажа и неплохого заработка. Обе хорошенькие, и уже вся молодёжь в школе на
смотринах.
Школа в лагере такая же профанация, как и вечерняя школа на свободе, но с ещё
большим цинизмом и очковтирательством, поэтому никто ни к учёбе, ни к преподаванию серьёзно не относится, хотя деньги расходуются немалые.
Посмотреть на девочек я решил пойти через неделю. Во - первых народу будет поменьше, а - во вторых, чего мне в толпе делать?
В связи с тем, что с ноября по январь преподавание по русскому не велось, были организованы консультации для восстановления графика, как было заявлено.
-А ну, братва, отшейте там этих тюльпанов и бантиков на входе, скажите им, что отменили консультацию – попросил я Володьку и Колю – давно я не воровал лошадей в царских конюшнях!
Володька засуетился:
-Там шнырь от «кума». Сдаст.
- Слабину почувствует – сдаст. Только пусть он нас боится, козёл, больше, чем «кума».
В класс вошла молодая, высокая, симпатичная девушка с журналом в руке:
-А что никто на консультацию не пришёл?
- А я?
- Ой! Извините пожалуйста.
- Да, ладно сочтёмся – я вложил во фразу всё своё безразличие.
- Какая у вас фамилия.....Я не нахожу вас в журнале?
- А вы допишите внизу, я теперь у вас буду первым учеником....по посещаемости
консультаций.Вы очень похожи на свою маму.
Она вопросительно глянула на меня:
-Вы знаете мою маму?
-Ой? Така ж гарна жинка! Я, кстати, её должник, можете передать?
Я положил ей на стол томик Ахматовой.
Она взяла в руки книжку:
-Я читала Ахматову только у девочек в тетрадях, а где вы достали?
-В карты выиграл. Да нет шучу, у одного жулика выпросил.
А было бы здорово иметь такую тёщу как ваша мама.
Она выпрямилась, посмотрела на меня и надменно сказала, видимо вспомнив наказы взрослых.
-Несмотря на молодость, я хорошо разбираюсь в людях.
- Да я и не думаю, что ваша мама от меня в восторге, просто я всем потенциальным тёщам нравлюсь. Ну какая же умная хохлушка не мечтает для дочери мужа-еврея, да еще такого симпатичного и доброго.
-Можно задать вам один вопрос?
-Сразу отвечаю, гражданин педагог! Авария, три года, остался год. Так что у вашей мамы всё впереди. А знаете, что? Верните мне книжку, зачем ей знать о нас.
Что знать? - возмутилась она
-То, что вы мне немножко нравитесь и пока терпите. Молчанье - золото.

Я забрал книгу и не прощаясь ушёл, напевая: Нэсэ Галя воду, коромысло гнеться......
Когда я вышел из класса, школа была ещё почти пуста, но Коля сказал, что шнырь обратил внимание на наши манёвры. Дневальным был бывший полковник, работавший на оперчасть в открытую. Он вызывающе смотрел на нас, стоя у двери своей каптёрки.
-Ну как жизнь Павел Степанович - сказал я, проходя мимо.
-Да у меня-то неплохо – с намёком, нехорошо улыбнулся он.

Я, не останавливаясь, схватил его за грудки, втолкнул, не открывая дверей, в его
комнату и грохнул головой о зеркало на противоположной стене. Зеркало разбилось, а шнырь стоял онемевший от неожиданности.
-Смотри, мусор, только заподозрю тебя в чём –нибудь, удавлю. Ты понял, гадёныш?

И выяснять не буду. Уже живёшь лишнее, гнида туберкулёзная.
А не успею, так пацаны кадык вырвут, и кум не спасёт. Коля! А ну, выколи этому козлу один глаз карандашом, чтоб не смотрел, куда не надо.
Дневальный стал плакаться и убеждать, что он за меня родину продаст и всё прочее.
-Ну, хрен с тобой, фашист недодавленный, никуда ты не денешься. Тресни его, Коля,

чтоб разговор помнил.

Я повернулся к двери, а Коля своим сухим кулаком ткнул его сильно в живот, отчего тот упал, корчась, на пол. Володя ещё зацепил сапогом по почкам.
С утра я подменял больного пилорамщика, когда вольный директор лесозавода позвал меня к себе в кабинет.
-Я смотрю, ты во все дырки лезешь, всё хочешь знать, никак на моё место метишь?
-Мне этого мало, я государством хочу управлять.
-Ну давай, готовься, вот тебе новые справочники по лесопереработке, отметь мне нужные таблицы закладками. А вообще -то, я тебя с понедельника мастером хочу назначить по доске и таре.
Я изучал эти скучные справочники с таким интересом, как будто это были детективы,

потому что уже решил стать лучшим специалистом лесного дела, так как понимал, что моя жизнь с лесом связана надолго. Каждый день я старался поработать на каком нибудь станке, и жить интересами и заботами бригад, пытаясь понять то, чего руководство не способно понять в силу своей отрешённости от этих интересов.
Одну консультацию я пропустил, оставшись на бирже на вторую смену, а идя на следующую, которую ребята опять мне организовали, сунул дневальному школы целиком пятьдесят рублей – две его месячных чистых зарплаты.
Ольга Михайловна уже сидела в классе, и сразу на меня наехала:
-Ваше счастье, что вас не было в прошлый раз. Мама мне всё про вас рассказала. Зачем вы меня, как дурочку, обманули? Какая у вас авария? Там же просто тихий ужас. Я вас за
приличного студента приняла, а вы бандит и обманщик,........ хотя маме нравитесь.
-Я же говорил, что всем потенциальным тёщам нравлюсь. И с чего это у вас с мамой обо мне разговор зашёл; где я и где мама: «Во городи бузына, а в Кыеви дядько»
Она засмеялась:
-Так ото ж и воно, причепылась ваша писня про Галю, я соби у кухни спиваю, а мама вдруг:
-А ну признавайся, где эту песню слышала недавно.
-Я и растерялась.
-А мама что?
-Мама верит, что я папе неприятностей не сделаю. А привет вам передала. Сказала,что вы там уже какой-то начальник.
-Вы знаете Оля, какой самый лучший способ врать?
..........................................?
- Это говорить почти всегда правду. Почти на сто процентов.
-А зачем вы мне это говорите?
-Ну, вдруг у нас появится тайна, о которой маме знать не нужно.
-Вы думаете я такая глупая, что до чего-то серьёзного у меня может дойти с вашим братом?
-С братом нет, он совсем другой, а вот, если я не сумею в вас не влюбиться, то дойдёт и до большего, чем мы оба сейчас думаем. Я тоже ведь все эти дни думаю только о вас. Не считаете же вы, что встреча с такой красивой и умной девушкой может такого
прохвоста, как я, оставить равнодушным?
Ольга очень внимательно на меня посмотрела, и как – то печально, произнесла:
Во первых я уже не девушка, а во вторых, и я думаю всё время о вас; только быть
у нас ничего не может, потому что у меня в Воронеже муж, и я уже два месяца, как жду ребёнка.
Я молча поднялся, взял её руку, поднёс к губам и, не прощаясь, ушёл несчастный и обиженный.
В дверях я оглянулся:
-Я вам одну тайну скажу, Оля. Все женщины дуры.
Она догнала меня в корридоре:
-Зачем вы сейчас это сказали?
-Да это я вам просто голову морочу, чтобы сбить с толку.
Прошло две недели. Работал я почти всё время в две смены и производство занимало все мои мысли. Все вольнонаёмные потихоньку взваливали на меня свои производственные заботы, и мне всё это нравилось и увлекало.
Об Ольге Михайловне я вспоминал редко. Я не был влюблён, не скажу даже, что она мне очень нравилась.Просто для моего положения всякая симпатичная девушка – королева.
Хотелось бы конечно с ней пообниматься, но не прокатило, и ладно.
Так я и размышлял, когда битый нами дневальный из школы, нашёл меня у тубиков в бараке и, боясь заразиться, звал меня от калитки.
-Ольга Николаевна просила вас вернуть книгу. Она завтра придёт за полчаса до занятий.
-Ольга Михайловна? - поправил я.
- Нет! Ольга Николаевна. Скажите Марк , как вы не боитесь сюда ходить?
Здесь же заразиться ничего не стоит.
- Павел Степанович, нас с вами по жизни страшат разные вещи. И это печально.
Он не понимал о чём я говорю.
Человеком он, конечно, был неглупым, только не догонял, как и большинство, что одного ума мало, и что человек – это, прежде всего, характер. Поэтому один - президент,

а другой, не менее умный, его советник.
В учительской я застал их обоих.
Математичка ,поздоровавщись со мной, вышла за дверь, а Ольга Михайловна,

упав мне на грудь, громко разрыдалась. Я ожидал разного, но не такого, и стоял довольной растеряный, не зная, что делать.

Она поцеловала меня в губы, потом в лоб и щёки.
-Я за тебя всё время молюсь, чтобы у тебя всё было хорошо, чтобы ты выжил, и помнил меня.

Я хочу быть сейчас с тобой , я тебе наврала, я не жду никакого ребёнка. Я не могу ни о чём думать, кроме тебя. Это как наваждение, я знаю, оно пройдёт, но я хочу, чтобы ты во мне остался. Придумай что-нибудь, я хочу чтобы это всегда было во мне.
-Оля, успокойся, ты будешь потом жалеть об этом. Я же просто гнал дуру.

Я не люблю тебя. Это может испортить жизнь нам обоим.
-Я знаю, что ты дурачился со мной, но у меня такого никогда больше не будет. Я хочу,

слышишь, я сама этого хочу! Слышишь! Сама!
С Павлом Степановичем, который уже не только боялся, но и уважал, по-своему, меня, я договорился насчёт его комнаты, где мы с Ольгой трижды встречались.
Сдали нас на четвёртый раз, когда мы после занятий заперлись в пустой учительской.
Володя сильно забарабанил в дверь:
Марк! Немой побежал на вахту!
Немой был повязочником – активистом. Дело в том, что на северных зонах начальство не играло в дурацкие игры по перековке и исправлению.
Работаешь-получай немаленькие деньги, нарушаешь - сиди в изоляторе. И все дела.
Оперчасть имела своих тайных агентов, которые часто попадали под молотки. Но было и человек пятьдесят повязочников.
Они особо не вредили, но для отчётности имелись.

Немой же был активным борцом за соблюдение режима. Всерьёз его никто не восприни
мал, а тут он каким-то образом проявил расторопность.

Мы с Володей уже неслись в барак напрямик, по сугробам, а немой, наверное, ещё объяснялся с ментами на вахте, потому что прибежали они в школу, когда девушки уже шли им навстречу, а шнырь закрыл здание.
Немой притащил ментов ко мне в барак, но я уже лежал в постели, а у моей койки стояли чужие сухие валенки.
Однако на съёме меня забрали и отвели в камеру.
Поздно ночью пришёл начальник штаба батальона охраны Рябов.
-Хорошие люди просили тебе сказать, что задержали тебя по требованию оперчасти управления, недруги Тихонова. Приедут тебя допрашивать. Как ты себя чувствуешь?
Чтобы ты меня не боялся, просили тебе напомнить про Галю с коромыслом.
-Скажи, что я ничего не знаю и ничего говорить не намерен.
Допрашивали меня не строго, скорее для проформы. Шнырь в школе тоже ничего интересного не рассказал. А немого допросить не смогли, так как он с тяжёлым сотрясением мозга и сломанными руками отбыл на больничку.
Через три месяца БУРа меня отправили на другую зону.

За пару дней до этого начштаба Рябов с конвоиром повели меня в посёлок в оперчасть,

однако завели в спецчасть. Вера Григорьевна была одна:
-Ну как ты, Марк, живой?
-Да мне то что.
-А Оля тут долго болела. Ты же не знаешь, она таблеток напилась, еле спасли. Думали с ума сойдём, пока не увезли её.
-Вы не сердитесь на меня Вера Григорьевна?
-Ты - то тут причём. Это ей нужно было. Может это у неё последний раз в жизни такое.

Я сама в молодости любовь потеряла, так что я её понимаю. Мы скоро переезжаем,

Мишу в Белгород переводят с повышением.
Мы помолчали.
-Марк, скажи, не стесняйся, тебе может что-нибудь нужно?
- Нужно. Там, вроде бы, дневального, который нам помогал, бывшего полковника, выгнали из школы, и он ходит на биржу. Помогите ему пристроиться куда –нибудь в баню.
-Считай, что он уже работает. Ну, а тебе то, что нужно?
-А мне хотелось бы спеть с вами, чтобы я не чувствовал себя таким козлом.

И мы запели тихонько про Галю, которая всё ещё несла куда-то свою воду.

Метки: Нэсэ, Галя, воду, Лагерные, хроники