Подарок от Бога

Предисловие
Что движет человеком, решившимся на седьмом десятке лет обнародовать часть своей биографии?

На этот вопрос ответить искренне было бы довольно трудно, но если принять во внимание, что речь, главным образом, пойдет о Божьей милости к нам, грешным людям, то станет вполне понятен и мотив, заставивший меня взяться за перо…

Некогда Господь исцелил человека, пора¬женного тяжким недугом, и сказал ему: «Возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог. Он пошел и проповедовал по всему городу, что сотворил ему Иисус» (Лук. 8:39). По великой милости Бога я тоже оказался в числе исцеленных и тоже хочу рассказать, что сотворил мне Иисус.

Все люди имеют в себе бациллу греха, этого тяжкого недуга человечества, и все нуждаю¬тся в исцелении. Если этого не произойдет, то врата Неба будут закрыты для такого человека.

Бог нелицеприятен и хочет спасти всех людей. Он ждет истинного раскаяния грешника. Не только ждет, но, допуская различные обстоятельства в жизни, стучит в наши сердца, желая вывести их из состояния беспечности.

Молю Господа, чтобы это свидетельство помогло задуматься не только моим многочисленным родственникам, исповедующим ту или иную веру, но и всем тем, кто начал задумываться над смыслом своей жизни.
Глава 1
Сказал безумец в сердце своем: «Нет Бога».
Псалом13:1
Родился я в довольно необычной по религи¬озным меркам семье. Отец, мать, бабушка – мое ближайшее окружение – были представителями разных христианских конфессий.

Видя жизнь отца и матери, далекую от ис¬тинного богопочитания, уже в юности я начал понимать мертвенность такой веры, которая пе¬редавалась из поколения в поколение как наследие предков. Сделать такой вывод мне помогла вера бабушки Анны. Кроткого нрава женщина, она вела совершенно другую жизнь, наполненную благоговением перед Тем, Кому она часто молилась в своем уголке. Я не помню, чтобы она когда-нибудь повысила голос или адекватно ответила на обиду. Главной чертой ее характера была доброжела¬тельность. Она всегда имела ее в избытке и щедро делилась с окружающими. Это было мне не совсем понятно. Принимая во внимание ее веру в Бога, я, пусть и смутно, но все же понимал, что здесь существует какая-то зависимость. Это тревожило мои мысли и заставляло задуматься о сверхъестественном.

Но, по мере того как я взрослел, таких мгновений становилось все меньше и меньше. В 16 лет мне попалась в руки «Забавная Библия», принадлежащая перу французского сатирика Лео Таксиля. Цитируя Священное Писание, он интерпретировал его через призму своих атеистических ощущений. Я целиком принял сторону автора, потому что мне очень хотелось верить в то, что Бога нет. Тем более такого Бога, Который все видит, все знает и перед Которым придется когда-то отвечать за свои мысли, слова и дела. А мыслей, неугодных Богу, было хоть отбавляй у вступающего в жизнь юноши, полного сил и честолюбивых устремлений.

Когда-то греки поместили своих богов на Олимпе, по тем временам недосягаемой горе. Но прошло время, и упорные альпинисты покорили не только Олимп, но и все высочайшие вершины мира. Естественно, что Бога они там не нашли.

За это время геологи «прочесали» все леса планеты, океанологи исследовали глубины океанов, но и там Бога не оказалось. Оставался только космос. Наконец Гагарин покорил и эту вершину, поставил последнюю точку над «і». Весь мир слышал его интервью, в котором он, широко улыбаясь от переполнявшей радости, уверенно заявил: «Я Бога там не видел!»

Сейчас все выглядит смешным и довольно глупым, но тогда вместе со всеми атеистамии я тоже кричал: «Ура!» Это было здорово: раз Бога нет, то я могу делать все, что захочу…

Человек Бога не ищет. Грех, живущий в нем, сделал его самодостаточным. С этим эгоистичным ощущением я прожил почти полвека. Какая сила могла помешать мне жить так, как хотелось?

Хорошо, что Господь не только справедлив, но и многомилостив. Если бы Он поступил со мной только по справедливости, то в каком кругу ада я бы оказался?

«Меня нашли не искавшие Меня; Я открылся не вопрошавшим о Мне» (Римл. 10:20). По Божьей милости я стал одним из них. Господь долго трудился надо мною, допускал различные обстоятельства, казалось бы, безвыходные ситуации и… чудесным образом выводил из них. И все это для того, чтобы заставить меня думать…

Моя атеистическая вера была настолько сильна, что казалось: ничто на свете не сможет ее поколебать. Все необычное я отвергал. Живя по принципу: этого не может быть, потому что не может быть никогда, – я старался найти свои объяснения некоторым загадочным эпизодам своей жизни. Но, прежде чем рассказать о них, хочу привести пример того, каким убежденным атеистом я был.

Однажды, только начав работать на флоте, мне пришлось испытать один из жесто¬чайших штормов, которыми так богата Северная Атлантика. Казалось, что корпус старенького судна не выдержит удара очередной волны и расползется по швам. Был момент, когда судно вдруг потеряло ход, что резко усилило бортовую качку. Груженое «под завязку», оно все тяжелее выходило из очередного крена. По стечению обстоятельств я в это время находи¬лся на корме, вдали от остальной надстройки, совершенно один. В кромешной тьме, в неистовом шуме разбивающихся о борт волн и, что самое главное, в пугающей тишине замершего гребного винта мне, новичку на флоте, показалось, что мы приплыли… И это в мои-то 23 года. Леденящий душу страх схватил за горло, парализовал все тело. В эти мгновения я мысленно попрощался с самим собою и со всеми родичами. Что самое поразительное: о Боге даже не вспомнил. Утопающий хватается за соломинку; почему бы мне не призвать Господа, не взмолиться о помощи? Ведь Он все видит и все может, как об этом я когда-то слышал от бабушки. Однако даже в эти минуты я был твердо убежден, что Бога нет; а раз так, то к чему «ломать комедию», терять напрасно время.

Как вы уже поняли, мои страхи были сильно преувеличены. И после того я еще около десятка лет «бороздил просторы мирового океана».

Оставив работу на море и твердо обосновавшись на берегу, я однажды стал виновником дорожно-транспортного происшествия, которое впервые заставило меня по-настоящему задуматься.

Находясь за рулем «жигуленка», я попал под грозу. Шел довольно сильный дождь. Дво¬рники едва успевали убирать с лобового сте¬кла воду. Мне бы, как всякому здравомыс¬лящему человеку, перестоять, но желание быстрее попасть домой пересилило рассудок. Когда я подъезжал к перекрестку с главной дорогой, дождь перешел в настоящий ливень. Было предчувствие чего-то нехорошего, но я, вопреки всему, убедившись, что за стеной до¬ждя не вижу никаких помех, рискнул сделать левый поворот. Правила я знал хорошо и был твердо убежден, что уже ничто не заставит их нарушить в этот момент вождения вслепую.
То, что случилось секундами позже, я потом часто вспоминал, стараясь найти хоть какое-то правдоподобное объяснение случив¬шемуся.

Я нашел его только спустя четырнадцать лет, когда начал читать Библию и увидел в ней следующие строки, касающиеся ангелов: «Не все ли они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение?» (Евр. 1:14).

В тот день мой Ангел-хранитель заставил меня еще раз нарушить правила. Едва выехав на середину проезжай части, я, вместо того чтобы побыстрее занять правый ряд, круто свернул к левой обочине. В салоне явственно ощущалось присутствие невидимой силы, заставившей меня делать то, чего я совсем не хотел. Было такое ощущение, что, отпусти я руль, он сам будет совершать свою работу. В это время совсем рядом, справа, пронеслось что-то огромное. Я невольно нажал на тормоз, и машина заглохла. Долго сидеть в оцепенении мне не пришлось. С той стороны, куда ушел траллер, ко мне на крейсерской скорости приблизилось искаженное гневом лицо водителя. В наличии очень сильных выражений можно было не сомневаться, но, увидев мое лицо, шофер только ругнулся. Сделав выразительный жест возле своего уха, он также быстро, как и появился, исчез.

Наутро, подойдя к своему автомобилю, я заметил на правом переднем крыле узкую кори¬чневую полоску. Она была похожа на восклицательный знак, нарисованный на голубой эмали кузова. Касание в доли миллиметра сняло только слой краски, обнажив грунтовку. Только тогда до меня по-настоящему дошло, какой смертельной опасности я был подвержен.

Через несколько лет я снова чуть не стал виновником ДТП. Неправильно выбранный скоростной режим и грубая ошибка в вождении заставили мой автомобиль вертеться волчком на обледенелом мартовском шоссе. Нас несло под колеса встречного грузовика. В последнее мгновение, вопреки всем ожиданиям, мой «жигуленок», словно метлой, резко смахнуло в откос. Он мягко приземлился на солидный, будто специально приготовленный для посадки сугроб.

Адреналин сделал свое дело – в салоне стояла мертвая тишина. Потом старец-попутчик, которого я подобрал на шоссе, зашевелился первым и, судорожно вздохнув, тихо, почти шепотом проговорил:
– Здесь кто-то в рубашке родился.

В машине, кроме нас, находились еще жена и сынишка, но я, вспомнив давний эпизод и осмыслив сказанное стариком, именно себя посчитал родившимся в рубашке счастливчиком. От этой мысли самочувствие заметно улучшилось.
А тут еще буквально через несколько минут перед нами остановился «Рафик» с прибалтийскими номерами. Не ожидая приглашения, из него выскочили шестеро дюжих, под два метра ростом молодцов. Не знаю, каким спортом занимались эти ребята, но они, словно играючи, вытащили мою машину на асфальт.

Радуясь, что отделался легким испугом, я продолжил свой путь. Не могу понять почему, но этот эпизод быстро исчез из памяти, как будто его никогда не было. Только гораздо позже, перед покаянием, когда пришло время «со¬бирать камни», я вспомнил его и присовокупил к остальным явственным знакам Божьей милости.

Прошло еще с десяток лет. О Боге я не думал. За это время, прочно утвердившись на берегу, приобрел хорошую строительную специальность. Стал ездить на заработки в Москву. Появились деньги, о которых, работая на флоте, я мог только мечтать. Но, как ни странно, большого удовлетворения это мне не приносило. Наоборот, какое-то душевное беспокойство все больше отравляло мне радость накопления…

К тому времени семья по моей вине была разрушена. Оставив жену и сына, отправился в одиночное плаванье по житейскому морю. Несколько раз пытался пристать к чужому берегу, но все было тщетно; душевная неустроенность заставляла думать только о себе. Потом пошли странные мысли о смысле бытия. Разве я живу только для того, чтобы вкусно есть и сладко спать, а потом, в старости, расплачиваться за это боляч¬ками?

Никогда раньше не замечал за собой способности к подобным рассуждениям. Мысли все чаще и чаще начали вертеться в этой плоскости. Однажды загнал себя в такой угол, что был близок к тому, чтобы совершить непоправимое…

Не знаю, когда и чем закончились бы мои терзания, если бы не «подвела» машина. За давностью лет не помню, что у нее сломалось, но я не изменил своему обыкновению хотя бы раз в месяц навещать родителей. Они жили за триста километров, и надо было делать пересадку с электрички на дизель, но я все же решил поехать.

Книга, которую взял в дорогу, была прочитана, и на обратный путь мне пришлось запас¬тись книжкой из маминой библиотечки. К тому времени мама обрела живую веру в Бога. Стоя у изголовья умирающей бабушки и слыша ее напутственные слова, она осознала себя погибающей грешницей. Покаявшись и приняв Христа в свое сердце, мама усердно начала читать Библию и литературу духовного содержания.

Как мне не хотелось брать в руки духовную литературу. Я не любил фантастику, а все, что лежало на маминой полке, было для меня фантастикой чистейшей воды.
К тому времени я был твердо убежден в том, что религия – это «костыль» для старых, больных, несостоявшихся людей. Но, глядя на книжную полку, поймал себя на мысли, что было бы любопытно прочесть, как в наш просвещенный век, не боясь показаться смешными, люди могут писать о том, чего не сущест¬вует.

Мое внимание привлекла книга, на обложке которой был изображен человек в лабиринте. Я ведь тоже в некоторой степени запутался в лабиринте своей жизни.

Сначала с предубеждением, а потом все более подчиняя себя ее логике, я не заметил, как перелистнул последнюю страницу. Подъезжал к дому не в самом лучшем расположении духа. То, о чем я прочел, выбивало из колеи мои представления о религии. В результате всех последующих раздумий появилось желание взять в руки Библию. Много книг прочел я на своем веку, но мне ни разу не хотелось почитать самую главную – Книгу книг. И вот впервые, на пятидесятом году жизни, я взял в руки объемистый фолиант. Выборочно прочел по несколько глав из Ветхого и Нового Заветов. Пугающая мысль просеялась сквозь частокол имен и коллизий: эту книгу писали не люди…

Откуда пришла эта мысль, на каком основании возникла, не знаю. Помню только, что страх вошел в мое сердце. Страх перед Тем, Кто был Автором этой книги. Страх за свою, не совсем хорошо прожитую жизнь.
Глава 2
Придите ко Мне, все труждающиеся
и обремененные, и Я успокою вас.

Матфея 11:28
Если бы я воспротивился возникшему желанию почитать Библию, то, скорее всего, финал моей жизни был бы легко предсказуем: «Есть пути, кото¬рые кажутся человеку прямыми, но конец их – путь к смерти» (Пр. 16:25). Хотя физическая смерть христианина сама по себе и неприятна, но в ней есть по¬ложительный момент, который наступает с по¬следним вздохом. Другое дело, смерть духовная, или удаление от Бога, о которой говорится в этой притче. Эта неприятность будет сопровождать человека всегда, вечность.

Начав систематически читать Библию и размы¬шлять над прочитанным, я все больше укреплялся в вере во всемогущего Бога, Творца вселенной. Каждое прочитанное слово Библии капля за каплей наполняло чашу познания, подводило к логической мысли о существовании загробной жизни.

Я начал по-новому осмысливать прожитые годы, видеть свои грехи там, где раньше их не замечал. Захотелось сделать себя лучше, и я начал борьбу с вредными привыч¬ками, а попросту говоря, с грехом, который давно уже досаждал моему здоровью. Курение и язва желудка, алкоголь и заикание, сквернословие и добропорядочность – вещи несовместимые; и мне очень захотелось избавиться от первых, чтобы поправить вторые…

Со сквернословием и алкоголем я более-менее начал справляться. Что касается курения, то тут не хватало силы воли. Эту кампанию я про¬водил не первый раз, но все опять кончалось дымом. Однажды даже сон приснился. Кто-то невидимый хорошо поставленным голосом проговорил в самое ухо: «Запомни, ты никогда не бросишь курить!» Хорошо зная себя, принял это как должное.

Как я сейчас понимаю, мои потуги сделать себя лучше в глазах Бога, а именно этого мне подсознательно хотелось, могли продолжаться до самой смерти. Наверное, с бОльшим успехом можно было бы попытаться растопить паяльной лампой один из айсбергов, сползающих с Гренландии.

Любящий нас Господь, видя мои тщетные поползновения в сторону «святости», сжалился надо мною и в одно чудесное апрельское утро 1995 года прекратил мои мучения…
Наступил первый день Пасхи. Я только что проснулся от тяжелого, кошмарного сна, в котором мое дальнейшее существование об¬рекалось на тяжкие муки. Сон есть сон, и, каким бы он ни был, пробуждение почти всегда несет радость осво¬бождения. Но на этот раз явь принесла мне еще большую тревогу. Я отчетливо понял, что сон имеет продолжение, что от меня ждут какого-то поступка…

За эти месяцы, прожитые с Библией, я многое понял. Например, уразумел, что вредные привычки, с которыми так упорно начал бороться, это только следствие. А причина находится в моем сердце, «ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» (Матф. 15:19). Но сердце не заменишь, и, какую бы добропорядочную жизнь человек ни вел, оно в любой момент может дать сбой и увлечь в пучину греха.

Этот вывод приводил меня в замешательство, потому что я еще не понимал всей сути покаяния.

Всего несколько минут прошло после пробуждения, но сколько мыслей, мучительных раздумий пронеслось в голове. Сегодня самый великий христианский праздник, и этот сон – ясно, что Господь в очередной раз стучит в мое сердце. Вдруг это последний… На память пришло место из Ново¬го Завета: «Или пренебрегаешь богатство благо¬сти, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию? Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога» (Римл. 2:4-5).

Я шел к покаянию. Божие Слово обличало меня все сильнее и сильнее, но мне казалось, что я еще не готов к этому самому главному шагу в жизни. Понимал, что мне приде¬тся радикально менять все: мысли, привычки, желания… Меня смущало то, что я не смогу бросить курить, не смогу до конца оставить легкий стиль жизни. Проще говоря, не смогу победить свою сущность, самого себя. И вместе с тем меня тянуло на колени. Мне хотелось открыть дверь в новую жизнь…

Если не считать «Отче наш» в раннем детстве, то я никогда не молился Богу. И, конечно, не знал, что надо говорить при покаянии. С дрожью в голосе произнес только несколько фраз:
– Господь! Прости меня! Я больше не хочу так жить! Делай со мной все, что хочешь! – сказав все это, я замер.
То, что произошло несколькими мгновениями позже, помню до сих пор.
Я вдруг ощутил абсолютный покой, какое-то неземное умиротворение, о котором никогда не читал ни в одной из книг. Еще не прожив и пяти минут в этом состоянии, я понял, к чему всю жизнь стремилась моя искалеченная душа...

Позже грамотные люди мне скажут, что у меня была эйфория, что-то вроде духовной экзальтации. Но ведь эти вещи быстро проходят, а мой душевный покой длится до сего дня. Повседневная суета часто желает его нарушить. Но разве можно брошенным камнем всколыхнуть море?

Прошел первый месяц моей жизни с Богом. Все это время я ощущал себя заново родившимся человеком. Вроде я тот же, а мысли другие, и желания другие. Даже не удивился, когда вспомнил, что за это время ни разу не захотелось закурить. Свою речь я тоже перестал контролировать, гнилые слова мгновенно исчезли из лексикона. Чего я больше всего боялся – атаки похоти, но она не нашла больше приюта в моем воображении...

Это состояние каждого покаявшегося человека стало возможным благодаря обещанию Господа, которое Он через пророка Иезекеииля записал на страницах Библии: «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное. Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять» (Иез. 36:26-27).

Под знаком веры проходят годы жизни в Гос¬поде. Обретя благодаря Библии «духовные глаза», я все явственнее замечаю Божьи благословения, которые Он щедро посылает Своим детям, в том числе и мне. Иногда в непростые минуты жизни они могут выражаться в явных чудесах. Я фиксирую их в записной книжке, чтобы еще и еще раз напомнить себе, какой у нас милостивый Господь. О некоторых из них я и хочу сейчас рассказать.

Заканчивался третий год моей учебы в заочной библейской школе. Я регулярно отсылал задания по почте и так же регулярно получал их, проверенные и оцененные, обратно. Я никогда не видел своего куратора, только по почерку примечаний знал, что это сестра по вере. Проходили месяцы учебы и христианские праздники, но мы не обменялись ни одной поздравительной открыткой. Я был далеко не единственным учеником, и сестру по вере можно было понять. Но почему этого не сделал я? Как-то на ум не пришло...

Однажды, в февральский слякотный вечер ,я возвращался со стройки домой. Настроение – хуже не придумаешь. Надо ли говорить, как тяжело человеку, порвавшему со своим прошлым, находиться в окружении грубости и сквернословия. Вдвойне тяжелее оттого, что никто не хочет тебя слушать, а если и вступает в разговор, то лишь за тем, чтобы утвердить свою точку зрения в понимании веры. И самые яростные противники те, кто никогда не держал в руках Библии.
Как-то я сорвался и в запальчивости спросил такого оппонента:
– Ты хоть читал Библию?

– А зачем мне ее читать? Все, что нужно, мне скажет священник!
И вот в таком томлении духа, меся грязный, рыхлый снег, да еще с болью в пояснице от застарелого радикулита я приближался к своему подъезду. Такого состояния уныния мне еще не приходилось испытывать в своей христианской жизни. Даже письмо в почтовом ящике не вызвало у меня положительных эмоций. Как представил, что еще придется готовить себе ужин, то на сей раз это показалось мне таким обременительным, я так пожалел себя, что хоть плачь. Какая-то безысходность так придавила плечи, что я с трудом дотащил ее до четвертого этажа...

Войдя в квартиру, небрежно бросил на тумбочку письмо, но потом, вдруг, захотелось открыть его и удостовериться в предполагаемой оценке моего труда. Первое, что бросилось в глаза, это цветущий куст каланхое. На пышных соцветиях, собирая нектар, трудились пчелки. Внизу, под открыткой, я прочел цитату из Библии, обращенную лично ко мне: «Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуия» (Пс. 150:6).
Дорогая сестра во Христе! Кто расположил твое сердце за два дня до этого тяжелого для меня момента в жизни изменить своему принципу и вложить в конверт потрясшую меня до глубины души открытку?

Какие тут могли быть сомнения. Я живо преклонил колени, и в тот вечер око мое долго «слезило к Господу»... Само собой, что это были слезы благодарности за все…

Прошло несколько лет, и на том же самом месте я снова возопил к Господу в молитве прошения. Этой молитве предшествовали долгие годы моей борьбы с радикулитом. Лечение в больницах, народными средствами, только на время приносило облегчение, а затем все начиналось снова.

В один из таких тягостных дней я ждал приема у невропатолога. В одну из предыдущих встреч, зная мою профессию, он поинтересовался стоимостью облицовочных работ. Я знал, что врач достраивал коттедж и, предвидя дальнейший ход разговора, назвал ему цену, но добавил, что побочными работами не занимаюсь. Он молча покивал головой, и на этом наш разговор закончился. Я чувствовал некоторую неловкость от того, что не смогу ему помочь, однако не стал объяснять почему. Хотя, зная, что я верующий, доктор вполне мог меня понять. Как бы то ни было, но с того момента в его отношении ко мне появился заметный холодок.

И вот, дождавшись очереди, вхожу в кабинет.

– Что, опять?

– Опять.

Он так внимательно на меня посмотрел и вдруг говорит:
– Уповайте на Господа, ибо Он печется о вас.

Не знаю, по какому принципу хамелеон меняет цвет кожи, скажу только, что лично я покраснел по принципу стыда… Возникло огромное желание повернуться и тут же уйти, но я сумел сдержать свой порыв.
Получив направление на процедуры, я прямым курсом заковылял… домой. Какой там амплипульс, какие токи Бернара! Скорее к Господу, за исцелением.

Бог слышит наш шепот и даже наши мысли. А тут я так громко взмолился к Нему, что соседи, если бы у них в это время работал телевизор, наверняка бы его выключили...

Я не помню своей молитвы: она была слишком эмоциональна. Тут было и раскаяние, и просьба, чтобы Господь Сам исцелил меня.

Можно ли молиться такой молитвой – вопрос отдельный, но тогда Бог снова явил мне Свою милость. К вечеру боль утихла, и вот уже около десятка лет я не переступаю порог кабинета невропатолога.

А сейчас я приведу свидетельство Божьего благословения несколько иного плана. Не хочу, чтобы у читателя сложилось мнение, что Господь лицеприятен и при случае закрывает глаза на наши промахи.

Когда мне оставалось несколько лет до пенсии, я решил уйти с хорошо оплачиваемой работы в ПМК и заняться индивидуальным предпринимательством. Понимал, что в деньгах могу потерять, но мне очень хотелось оставить стройку и делать ту же самую работу, но только у частных заказчиков. Хотелось свидетельствовать им о Христе, о возможности спасения через покаяние.

Предпринимательство я оформил, уплатил фиксированный налог, дал объявление в газету и стал ждать звонков. Не знаю почему, но я оказался мало востребованным специалистом. Крупных заказов почти не было, и я, чтобы свести концы с концами, напрягался на мелочных работах. В этой постоянной беготне так осуетился, что стал думать о земном больше, чем о духовном. Торопливость в движениях повлекла за собой торопливость в словах, и я перестал следить за своими устами.

В одно морозное утро, груженый солидным рюкзаком картошки, я возвращался домой из деревни. Встречает меня давний знакомый и спрашивает:

– У тебя есть плиткорез?

– Есть.

– Дашь мне на вечер?

– А что ты хочешь делать?

– Положить пол в туалете.

– Слушай, – говорю я, – ты будешь долго мучиться. Я лучше подойду сам, и мы все сделаем за полчаса.

– Придешь?

– Конечно! В шесть часов буду у тебя как штык! – сказал, как отрубил.
На том и расстались. Я, сокращая путь, пошел к себе дворами. До дома оставалось метров триста, когда я поскользнулся. Замерзшая лужа, припорошенная снежком, приняла на себя удар, если считать и картошку, почти стокилограммового тела. Рюкзак, висящий на плече, раньше меня коснулся льда и вместо буфера стал виновником травмы.

Резкая, невыносимая боль прошлась по грудной клетке. Дыхание сперло так, что казалось, будто оно остановилось навечно. И вот в это мгновение, корчась от боли, я четко фиксирую свою мысль: «В шесть часов ты не будешь у него как штык». И вместе с болью, вместе с этой мыслью ко мне неожиданно приходит радость: я начинаю понимать причину своего падения.

Свет велик, и в этот день многие люди получили травмы различной тяжести. Но что, кроме досады, могло наполнить их сердца? Мне же Господь через эту неприятность помог удалить суету, которая начала вовлекать меня в свой круговорот. От суеты до греха рукой подать. Я это понял, когда в моем сознании, продираясь сквозь боль, «всплыло» Божье слово: «Вместо того чтобы вам говорить: “Если угодно будет Господу и живы будем, то сделаем то или другое”, – вы, по своей надменности, тщеславитесь: всякое такое тщеславие есть зло» (Иак. 4:15-16).

Какое тут могло быть сомнение в том, что Господь все видит, все слышит и все допускает для нашего же блага. За этот грех тщеславия израильский народ должен был приносить в жертву повинности овцу или козу. Я отделался только переломом ребра. Целый месяц ходил перевязанный полотенцем, но для меня он стал лучшим месяцем года. Исповедав свой грех и получив прощение, я опять обрел радость спасения. Как никогда раньше понял, что душевный мир несоизмеримо дороже всего остального.

Подходит к концу мое свидетельство о Божьей милости, которая извлекла меня из омута греха и утвердила на том основании веры, каким является наш Господь Иисус Хрис¬тос. Хочется служить Ему всеми силами, всеми способами рассказывать о Его любви к нам, людям.

Как-то мне вспомнилось, что в юности, в хмельную пору влюбленности, я пробовал писать стишки понравившейся мне девушке. Мне казалось, что они были достойны ее, но она так не считала и, видимо, была права. Я обиделся и, не успев стать графоманом, начисто вычеркнул девушку, а заодно и стихи из своей жизни.

И вот я опять на коленях и прошу Господа дать мне способность прославлять Его в рифме. То, что я пишу, это не совсем стихи, а скорее рифмованная проза, продолжение моего свидетельства. Здесь нет ярких метафор, оригинальных эпитетов, все больше глаголы повелительного наклонения. Если они подвигнут чье-то сердце к поиску истины, то мой труд во славу Христа будет не напрасен.
Глава 3
Много может усиленная
молитва праведного.
Иакова 5:16
Незаметно пробегают годы жизни. Ушла в вечность бабушка. Через 20 лет похоронили отца. Прожив вдовой девять лет, ушла к Гос¬поду мама. Все они дожили до глубокой ста¬рости.

Когда хоронили бабушку, отцу очень понравился обычай погребения: с песнопениями и стихами, прославляющими Господа. Не сдержав эмоций, сказал:
– Хочу, чтобы и меня похоронили баптисты!

Я находился рядом и, долго не думая, съя¬звил:
– Надо было оставаться с баптистами, и Вас бы похоронили.

В начале тридцатых годов небольшое село возле Беловежской пущи посетили миссионеры. После призывной проповеди покаялись бабушка и отец, которому тогда было шестнадцать лет. Вскоре он, не выдержав насмешек молодежи, отступил… Оставшись формально православным, папа продолжал чтить свою веру только на уровне праздничных застолий.

Бабушка осталась одна. Будучи многодетной матерью, она оказалась хранительницей не только семейного очага, но и евангельской веры. Обратившись к Богу с искренней молитвой покаяния, получила прощение грехов и, обретя новую жизнь во Христе, начала горячо молиться за свое родство. Позже к ней присоединятся дочери – мои тети Мария и Ольга. Пережив гонения и оставшись верными Господу, они и сейчас молятся и просят, чтобы Господь растопил лед равноду¬шия в сердцах неспасенных родственников.
Вспоминаю я это для того, чтобы обнажить истоки веры, показать великую любовь Бога к людям.
«Я Господь, Бог твой... творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх. 20:5-6). Это дает мне непреходящий повод склонять колени перед Христом и в очередной раз благодарить Его за великую милость ко мне и моему родству.

Более подробно мне хочется остановиться на судьбе моих родителей. Через них Господь даровал мне жизнь, сохранил в тяжелую послевоенную пору, взрастил и помог сделать самый важный шаг. Молитвы матери четверть века неслись к престолу благодати, умоляя Господа разбить каменные сердца ее детей…

В довоенной Польше в одном из сиротских домов Ченстохова жили две сестры: Гера и Эля. Когда Эле, моей будущей маме, исполнилось шесть лет, сестер отдали на воспитание тем, кто желал приютить сирот. За это благодеяние государство платило опекунам приличные деньги, в то время как детей ждал удел домработниц.

Моей маме повезло: она хоть еду имела в достатке. Гера попала в большую семью и постоянно недоедала. Сестры жили в соседних деревнях и встречались только в школе.
Эля, более эмоциональная, импульсивная, была сильно привязана к старшей сестре и тяжело переживала разлуку. Правда, она вскоре нашла способ, как утешаться в печали. Приглядела в доме место, где ее никто не мог потревожить, бежала туда, когда ей было особенно тяжело и, приклонив колени, проговаривала молитву «Отче наш». Она верила, что после этой молитвы Пан Езус обязательно решит все ее проблемы. Этой веры в магическую силу молитвы «Отче наш» она держалась всю свою сиротскую жизнь.
В приюте ей рассказывали, каких детей любит Христос, и, со своей стороны, она старалась быть Ему послушной. Хозяева несколько раз испытывали ее на честность, и «оброненные» ими деньги она радостно несла своим опекунам.
Когда началась война и Гитлер оккупи¬ровал Польшу, молодежь стали вывозить на работы в Германию. Гере к тому времени исполнилось шестнадцать лет, и она решила попытать счастья за границей. Элю охватил ужас при мысли, что им придется расстаться, как ей казалось, навсегда. Во что бы то ни стало, она решила поехать с сес¬трой. Из-за своей тщедушности и в че¬тырнадцать лет она мало была похожа на подростка. Но, облачив себя в несколько кофт и заметно потолстев, каким-то образом сумела упросить власти отправить и ее в Германию.

Через непродолжительное время, когда молодежь поняла, что работать придется только за хлеб и воду, добровольцев не стало. Тогда начали возле костелов делать облавы и насильно угонять в неволю более-менее рослых подростков.

К тому времени Эля была уже в Германии, но ее мечта быть рядом с сестрой не сбылась. Геру распределили на работу в город, а Элю забрал к себе бауэр. За шесть лет тяжелого деревенского труда ей пришлось многое пережить, выплакать много слез. Молиться Эля не переставала, но, по мере взросления теряя детскую непосред¬ственность и все больше полагаясь на свои силы, она это делала все реже и реже. Приходила, со всеми ее оши¬бками, утверждающая себя мо¬лодость.

К концу войны Эля сошлась с белорусом Иваном. Служа в польской армии, он был пленен в первую неделю войны и в качестве военнопленного работал в той же деревне, только у другого хозяина.

Когда американцы освободили деревню и предложили желающим уехать на работу за океан, мои будущие родители отказались. Соединив свои судьбу в одну, они решили поехать в Западную Беларусь к родителям отца.

Тех, кто не захотел оставить Европу, американцы вывезли на границу с Польшей и отпустили на все четыре стороны.

Мой отец был мастеровым человеком. Из подручного материала была сделана небольшая колясочка, на которую был погружен совместный скарб, нажитый за шесть лет подневольного труда. Позади, как долгий, тягостный сон, осталась Германия, деревня под Веймаром, хозяева, на которых были потрачены лучшие годы жизни…

Впереди ждала долгая дорога на восток.

Иногда их подбирали попутные машины, но большую часть пути пришлось идти пешком. На привалах, чтобы охранять свое добро, они спали по очереди, но однажды настолько ослабели, что не смогли бодрствовать. Пробуждение было горестным. Кто-то успел украсть самые лучшие вещи, но горше всего было то, что исчезли документы, которые лежали вместе с деньгами.

Что было делать в такой ситуации, если учесть, что впереди ожидала граница? Отец был старше матери на девять лет, и она полностью положилась на его опыт.

Позже в небольшом городке Рава Русская, где находился фильтрационный лагерь, мама назовется Ириной. Из всех русских имен, предложенных отцом, это больше всего походило на польское – Элина. Чтобы не путаться с отчеством (своего мама не имела), захотела быть, как и отец, Игнатьевной. Прежней осталась только национальность.

Это будет позже, а пока предстоял путь до границы. Надо ли говорить, сколько мытарств они натерпелись? Особенно мама, на шестом месяце беременности.

В разгаре было лето. Родители рассчитывали до осени пройти Польшу. И однажды им повезло.
На одной из железнодорожных станций, куда они зашли за кипятком, их окликнул дежурный. Заметив мамину беременность и узнав, куда они держат путь, устроил их на товарняк, идущий в сторону Украины. На границе им пришлось сойти. Отец спрыгнул первым и подал маме руку. Наступив ногой на тарелку буфера, она готовилась соскочить, но в это время состав дернулся назад, и передняя часть стопы была расплющена между буфе¬рами.

Затем больница, ампутация, долгие ме¬сяцы на больничной койке, ожидание ре¬бенка…

Медперсонал предупреждал: если не будет ходить на костылях, плод зарастет, и она не сможет разродиться. Но, по словам мамы, это ее не пугало. Она была твердо уверена, что на все воля Господа. Может показаться странным, но несчастный случай еще больше укрепил в ней эту уверенность.

Когда мама работала у бауэра, хозяйка однажды сделала перестановку среди своих работниц. Девушку-немку, которая работала на кухне, перевели на хоздвор, а на ее место пришла мама. Вполне естественно, что отношения между ними стали напряженными. Немка при встрече поносила маму всякими словами. Не чувствуя за собой вины, та в долгу не оставалась. Девушка была хромой от рождения, и в очередной ссоре, когда у мамы иссякал словарный запас, она просто передразнивала ее хромоту.

Долгими, выплаканными ночами мама не переставала размышлять о случившемся, и всегда в мыслях всплывали некрасивые эпизоды этих ссор. Осознав свою вину перед Богом, она безропотно, как наказание, приняла это увечье.

К слову, сколько я ее помню в своей сознательной жизни, мама ни разу не пожаловалась на свою судьбу. И ее слез я никогда не видел.

Когда мама благополучно разрешилась мною, ее вскоре выписали из больницы. Все это время отец, сняв угол, подрабатывал в ближайших деревнях. Лучшие из продуктов приносил маме. Для нее это было огромной поддержкой – видеть отца рядом…

Родители снова отправились в путь. На этот раз нас было трое. Мама шла на костылях. Отец в одной руке тащил нехитрый скарб, а в другой нес меня, завернутого в одеяло.

С горем пополам семья наконец достигла Белоруссии, которая встретила нас снежными сугробами. В этом лютом холоде отцу надо было еще найти местожительство своих родителей. Пока это был только адрес на конверте, лежащем во внутреннем кармане шинели. Дело в том, что немцы, борясь с партизанами, сожгли родную деревню отца, а всех жителей вывезли в другие места. Моих родственников из-под Бре¬ста отправили в соседнюю область, под Вол¬ковыск.

До этого заключительного отправного пункта родители дошли на последнем дыхании. Они не ели двое суток, застыли от холода, а сейчас сидели на вокзале, в зале ожидания, согреваясь в относительной теплоте.

Где-то здесь, в районе, находилась деревня, которую отцу надо было разыскать. Но силы оста¬вили их. Последний кусочек хлеба, прожеванный и завернутый в марлю, они отдали мне. Он давно уже растаял во рту, и я настойчиво требовал очере¬дной порции.

Как-то мама мне рассказала, что эти мгновения на вокзале были для нее самыми тру¬дными в жизни, потому что она сильно пережи¬вала за меня. Все, что тогда ей оставалось, это непрестанно шептать молитву «Отче наш».
Когда я в очередной раз особенно сильно расплакался, мама инстинктивно потянулась за грудью, но, вспомнив, что молоко давно исчезло, обреченно ссутулилась.
Сидевшая напротив пара – военный с женой – переглянулись между собой и начали о чем-то совещаться. Потом жена офицера поднялась и направилась к родителям. Она попросила у отца помочь принести покупки с базара. Через какое-то время женщина вернулось вместе с отцом и выложила возле мамы масло, сахар, хлеб и жареную курицу – все, что отец помог ей принести. При этом несколько раз проговорила:
– Пожалуйста, подкрепитесь и покормите ребенка.

Через четверть часа подошел их поезд, и взволнованные родители так и не узнали ни имени, ни фамилии своих благодетелей. До последних дней жизни они вспоминали этих людей, посланных им Богом.

Поев, отец отправился на поиски приста¬нища. Время было тревожным, и никто не хотел пускать незнакомых людей. Еле уговорил одного хозяина приютить на ночь калеку с ребенком.

Оставив нас у хозяев и записав адрес, отец отправился на поиски деревни. Когда он постучал в незнакомую дверь, был уже вечер. Открыла бабушка. Голос за дверью показался ей знакомым, но, держа в руках керосиновую лампу и встревожено вглядываясь в небритое, изможденное лицо мужчины, она не признала в нем сына. Семь лет разлуки, войны и тревог сделали свое дело. Отец не спешил признаваться, но, когда снова заговорил, бабушка бессильно прислонилась к косяку и прошептала:
– А можа, гэта ты, сынок?

Отца бабушка больше не отпустила. Наутро за мной и мамой приехал на повозке сосед.

Не признав сына, бабушка Анна ком¬пенсировала свой промах на невестке. Долго не мешкая, кинулась к маме, крепко обняла:
– Добры дзень, дачушка!
Не знаю, что ее больше поразило, зеленоокая красавица или ее покалеченная нога, замотанная в тряпки. А может быть, это несоответствие красоты и уродства.
Такого слова «дачушка» мама еще никогда не слышала, но всем сердцем почувствовала, что тут ей рады…

Первые шесть лет мы жили в полуразрушенном панском доме. Объединившись в одну, семья из восьми душ занимала две маленькие комнаты. Через стенку жила семья переселенцев, а вся остальная часть обширного здания была непригодна для жилья.

Я оказался особой неспокойного нрава. Днем вел себя более-менее сносно, но, когда наступала ночь, успокоить меня можно было только интенсивным раскачиванием люльки, подвешенной к потолку. Хорошо, что рядом было много родственников. Мама, две тети, дядя, тогда еще подросток, каждую ночь заступали на свою вахту возле колыбели.

Когда через полтора года появилась сестренка, пришлось уступить ей место, а самому перебрать¬ся на кровать. Но к тому времени я уже «остепенился» и больше таких концертов не устраивал.

Сейчас, глядя сквозь призму времени, я догадываюсь, какие противоречивые чувства должна была испытывать мама. С одной сторо¬ны, ей было легче растить нас, а с другой – ей очень хотелось иметь собственный угол. Прямолинейная по характеру, она могла быть резкой в словах, не умела угождать людям, и это настораживало многих. Но отчужденной она себя не чувствовала: всегда была рядом кроткая, ласковая свекровь. Своим терпением и любовью она лучше всяких слов свидетельствовала о Христе. Будучи мудрым человеком, бабушка Анна не дала маме ни одного повода к недовольству.

И все же, когда появилась возможность купить недорого жилье, мама была очень рада. В соседней деревне семья выехала в Польшу, и нам продали небольшой домик. Одну по¬ловину занимали сени, служащие и кладовой. Вторая состояла из комнаты и большой русской печи с лежанкой. Глиняный пол запом¬нился тем, что по утрам обжигал холодом сту¬пни.

К тому времени отец окончил курсы киномехаников и разъезжал с кинопередвижкой по району. Только по понедельникам приезжал домой: помыться и привести себя в порядок. Переночевав, опять отправлялся нести самое массовое искусство в народ, предоставив маме попечение о детях. Но это ее не пугало.
К тем навыкам, которые она получила в Германии, вскоре добавились новые: научилась шить, вязать, рубить дрова. Ремонтируя старую мебель, лихо управлялась с молотком и ножовкой. Отец научил ее клеить резиновую обувь, и мы всегда ходили с сухими ногами. Многие сельчане, удостоверившись в качестве работы, также приносили свою обувь на ремонт. Те кусочки хлеба или сала, которыми они расплачивались, были заметным подспорьем в нашем скудном послевоенном рационе.

Семья разрасталась. Скоро одной кровати для детей стало мало, и тогда старшие, во главе со мной, перебрались на лежанку. Когда через семь лет отец построил на центральной усадьбе совхоза дом, в него переехало уже пятеро детей.

Отец по-прежнему работал киномехаником, но уже на стационаре – дома, в сельском клубе. Вскоре туда устроилась кассиром и мама. День у обоих был свободным, и родители все силы отдавали благоустройству усадьбы. Сами не терпели праздности и нас приучили к посильному труду.

Перед пенсией отец перешел на работу в лесхоз. Окончил курсы таксидермистов, и в комнатах стали появляться чучела птиц и зверюшек. И тут мама была незаменимым помощником ему: вся самая тяжелая, черновая работа доставалась ей, но она делала ее с таким тщанием, как будто это было самое любимое занятие. Казалось, чем больше у мамы забот, тем лучше она себя чувствовала. Всегда в труде, всегда в преодолении – это был стиль ее жизни. Даже когда открывалась рана на ноге и жгучая, пульсирующая боль укладывала ее в постель, она не позволяла себе расслабиться: стиснув зубы, старалась, щадя наши уши, молча преодолевать боль.
Видя ее такую жизнь, многие давали «мудрые советы», пытались учить уму-разуму. Особенно большое давление ей приходилось испытывать во время очередной беременности. Были упреки, ультиматумы, но мама была непреклонной: если Бог дал, то и вырастить поможет. И Господь помог поставить на ноги шестерых детей.

Надежду на Господа мама хотела привить и нам. Я смутно помню раннее детство, но фрагменты молитвы «Отче наш» на польском языке отложены в памяти до сих пор. Так же хорошо помню ее методы воспитания. Если кто-то провинился, она не читала долгих нравоучений. Несколько энергичных слов, и тут же начинало страдать мягкое место. Если провинность была тяжелой, то приходилось несколько часов постоять в углу на коленях. Иногда туда насыпался горох, и тогда стоять было особенно мучительно. Но такое наказание дисциплинировало на длительное время.

Во дворе нашего дома отец смастерил не¬большой домик, куда заселилась бабушка с дочерьми – моими тетями Марией и Ольгой.
Мама была рада снова быть в близком общении со своей свекровью. Наблюдая за ее умением уберегать от конфликтов, все больше понимала, что у Бога есть особенный, бого¬боязненный народ. В этом ее убеждали и моло¬дые братья, которые часто приезжали из Волковыска. Обычно они рубили дрова или вскапывали бабушке грядки. Аккуратные в работе, всегда веселые, уравновешенные, они так разительно отличались от местной мо¬лодежи, словно приезжали из другого госу¬дарства.

Мама тоже считала себя верующей, потому что всю жизнь убеждалась в том, что Господь слышит ее молитвы и помогает. Но так жить, как бабушка, ее дочери и эти молодые люди, она не могла. Почему? Ведь она молилась то му же Богу, что и они.

Конечно, она слышала о покаянии, но понимала это как многоразовое исповедание своих грехов, и не больше. Все остальное для нее было закрыто.

Мысль, которая долго вынашивается, непременно приведет к какому-то решению. Когда бабушка, сказав напутственные слова, тихо, как и жила, отошла в вечность, мама, стоя у изголовья ее кровати, невидящим взглядом посмотрела куда-то сквозь стену и твердо сказала:
– Я хочу быть на ее месте!

Тогда ей было шестьдесят лет. Позади осталось самое трудное: шестеро рожденных и выращенных детей. Позади была еще одна ампутация ноги, которая дала ей возможность оставить костыли и надеть протез.

Впереди было посещение Дома молитвы. Слезы сокрушения. Покаяние.

Когда вместо религии в сердце пришел живой Бог, у мамы словно пелена упала с глаз. Она ясно поняла, что Господь, Который «служил» ей столько лет, хочет, чтобы и она послужила Ему остатком своей жизни. Не колеблясь, мама круто все из¬менила…

До этого она приторговывала самогоном, который научилась гнать в условиях кухни. Работая кассиром в кино, ухищрялась, махлюя с билетами, добыть на хлеб несколько рублей за сеанс.
Теперь же она совсем оставила работу, как неугодную Господу, хотя младшая дочь еще училась в институте и рассчитывала на мамин кошелек. Конечно, и во всем остальном, к неудовольствию отца, она повела себя совершенно по-другому.

Началась новая жизнь с Господом. Когда я учился в школе, то, по просьбе мамы, научил ее русскому алфавиту. Усидчивая и прилежная во всем, она вскоре начала читать книги и во время моей службы в армии писала мне много вполне понятных писем.

Теперь же вся ее тяга к познанию была направлена к Библии. При жизни отца это можно было делать только поздним вечером. Папа не запрещал ей посещать собрания, но чтение книг в дневные часы считал праздностью, кото¬рую не допускал в себе и не любил в других людях.

Когда отец ушел в вечность, мама, имевшая тяжелую болезнь сердца, попросила у Господа дать ей еще один год жизни, чтобы, как она выразилась: «Я могла спокойно почитать Библию».

Господь дал ей гораздо больше, чем просила. Больше девяти лет она не только вдумчиво читала Библию, но и конспектировала отдельные места в общие тетради.
Как-то, видя ее усердие не по годам, я спросил:
– Мама, зачем Вы переписываете Библию?
Она посмотрела на меня, как на несмышленыша, и сказала:
– Если остальные дети придут к Богу, то самое главное они найдут в этих тетрадях.
Остальные дети – это мой брат Виктор и три сестры: Софья, Людмила и Елена. Анну, среднюю сестру, названную в честь бабушки, Господь раньше меня привлек к Себе. Как-то она посе¬тила с мамой собрание верующих и пришла в такое сокрушение духа, что вскоре покаялась и всю свою дальнейшую жизнь сосредоточила на Христе.

Была у мамы и отдельная, заветная тетрадь, в которую она переписывала полюбившиеся ей духовные стихи. Довольно часто она декламировала их в собрании. И в этом я видел ее верность Господу.
Дело в том, что у мамы был очень сильный акцент. Все ударения у нее, как правило, падали на первый слог, и от этого многие знакомые слова, принимали неожиданную окраску. Мама это хорошо понимала и, хотя дома тщательно ставила ударение как должно, в собрании, волнуясь, все делала по-своему. Как-то она спросила:
– Как ты думаешь, меня все понимают?
Вполне резонно я ей сказал:
– Мама, любящие Господа несомненно Вас понимают!

Думаю, что скажи я обратное, она бы, не моргнув глазом, продолжала бы славить своего Господа в стихах.
Однажды, наблюдая, как она, готовясь к собранию, до позднего вечера корпела над заучиванием строф, я вспомнил известное четверостишие Маяковского: «Да будь я и негром преклонных годов, и то без уныли и лени…» Вспомнил, чтобы применительно к маме, перефразировать его на свой лад:

И пусть я старушка преклонных годов,

Но, даже дожив и до ста,

С волненьем открою тетрадку стихов

И громко прославлю Христа!

Мама очень любила цветы, они у нее росли повсюду, даже в самых, казалось бы, неподходящих местах. Но в последние годы жизни она больше всего возлюбила Христа.
Когда-то, веря в магическую силу молитвы «Отче наш», она заставила нас ее выучить наизусть. И Господь, по вере, поддерживал ее в далеко непростой, полной тягот и лишений жизни. Но спасения мама не имела, потому что видела себя только нуждающейся грешницей, а Христа – только любящим ее Господом. Осознав себя погибшей грешницей, а Бога – справедливым Судьею, она сделала единственно верный шаг к покаянию и полностью подчинилась Господней воле.

Последние семь лет жизни мы с ней провели вместе. Я видел разительное преображение ее характера. Имея совершенно ясный разум и неубывающую энергию, она научилась смирять свои эмоции, обуздывать плоть. За все эти годы мы с ней ни разу не поругались. Несколько раз, по запальчивости, я мог спровоцировать ссору, но мама всегда уступала…
Однажды, опомнившись, я спросил у нее:
– Почему Вы промолчали? Я ведь был не прав!

Не задумываясь, мама ответила:
– Ваня! Я боюсь огорчить Господа!

Мне стало очень стыдно. Лучше бы она меня отругала. Я ощутил себя в положении унтерпришибеевской вдовы, отхлеставшей саму себя.

Казалось, что мамы хватит на две жизни: столько в ней было жажды, желания что-то делать. Если не было работы на огороде, то за вязальными спицами она готовила подарки для многочисленных внуков и правнуков. Когда наступал вечер, читала или конспектирова¬ла Библию и другую духовную литературу. С наступлением осени центр работ перемещался на кухню. Всевозможные варения и соления заполняли полки погреба. За этим занятием она и почувствовала резкое недомогание…
Я был твердо уверен, что мама, сердечница с солидным стажем, перенесшая инфаркт и не раз побывшая в коме, скоропостижно оставит эту землю. Но это были только мои предположения. Воля Господня была в другом…

Врачи начали делать пятую операцию в ее жизни, но на этот раз все оказалось тщетным: тромбоз кишечника и слабое сердце должны были сделать свое дело.

В реанимационном отделении работала одна из маминых внучек, и мама все время была окружена вниманием близких. Времени было достаточно для того, чтобы все могли ее посетить, и не по одному разу.
Позже всех приехала сестра Софья из Эстонии. Обычно пускали по-одному, но на этот раз вместе с сестрой пошел и я.
Заходим в палату. У изголовья больной гудят и пощелкивают какие-то приборы. Мама лежит с кислородной маской на лице. Из раны к бутылочке на полу, длинной змейкой тянется зонд. Сестра увидела все это и в замешательстве спросила, что первое пришло на ум:
– Мама! Как Вы себя чувствуете?

Правая рука под капельницей. Поднимается левая, с кистью зажатой в кулак и торчащим вверх большим пальцем. Затем следует несколько энергичных движений руки вверх-вниз. Наблюдая за этой немой мизансценой, я снова узнаю маму.

Через несколько дней ей полегчало. Она даже могла садиться. Но не ошибалась на свой счет, знала, что это ее последняя кровать на земле. Часто молилась, часто повторяла любимый 22 Псалом.
Узнав, что Софья посещает курсы польского языка, подозвала ее поближе и в полголоса пропела веселую песенку своего детства. Потом наступило ухудшение. Перед этим мама успела дать всем наставление, попросила детей посещать собрания верующих, запретила слезы и всякий черный цвет в одежде. В морге маме подкрасили губы. Темные волосы, с легкой проседью, смуглое, полное лицо без морщин, видимо, ввели в заблуждение работницу, и она решила сделать то, чего мама в жизни не делала. Исправить эту ошибку было минутным делом, и в последний путь по земле мама отправилась такой же естественной, какою была всю жизнь.

Отца тоже коснулась Божья милость. За год до кончины он слег в постель: отказали ноги. Пришла и для него пора задуматься о про¬житом.
Потеряв веру в Бога в общем, отец начал задумываться над частностями, подтверждающими Его присутствие в жизни людей. Самым пристальным объектом исследования была мама. Он видел, как она резко поменяла свою жизнь. Склоняя ее к прежним грехам, злился, когда встречал сопротивление. Когда отец оказался прикованным к постели, мама так заботливо за ним ухаживала, словно они прожили всю жизнь, крепко взявшись за руки, словно никогда не было измен с его стороны и других эксцессов.

Бабушка, мама, сестра – они всей своей жизнью свидетельствовали о Божьей силе, способной коренным образом менять чело¬века.

Как бы то ни было, но отец начал думать…
Однажды он подозвал меня и говорит:
– Хочешь, расскажу тебе какой грех я совер¬шил в детстве? – и, приняв мое молчание за согласие, начал: – Как-то мы на Пасху пошли всем классом в церковь, которая находилась в соседней деревне. Мать дала мне узелок и наказала: «Смотри, скушаешь только после заутрени, а то Бог накажет!» Дорога шла опушкой леса. Терпел я, терпел, пока не увидел разлапистую ель. Тут-то меня Бог не увидит. Шмыгнул под нее и быстро расправился с едою.
Наступил пауза. Потом я сказал:
– Папа, грех был не в том, что Вы съели кусок пасхального пирога, а в том, что потом бабушку обманули. Легко признаться в малом, но за плечами стоят гораздо большие грехи. Надо только внимательно посмотреть назад.

Когда-то у меня с отцом были очень натя¬нутые отношения, но любовь Господня разрушила эту преграду. То, что отец поделился со мной своими переживаниями, было добрым предзнаменованием. Через некоторое время, видя как мы со¬бираемся с мамой в церковь, он громко спросил:
– Вот вы, святые, собираетесь к Богу, а мне что делать?

Его голос дрожал от слез. Такой вопрос жаждет услышать каждый верующий, тем более от родного отца.
– Папа! Как что делать?! Каяться!

Могла ли мечтать мама, что когда-то муж попросит почитать ему Библию? Со слезами читала она ему Божье Слово. Вскоре отец начал сокрушаться, целовать эту книгу. Потом покаялся.

Грешным делом я сначала подумал, что отец, большой любитель розыгрышей, и тут преследует явно вырисовывающуюся цель. Ведь он когда-то мечтал, чтобы его похоро¬нили баптисты. Я не знал, что и думать, но вскоре моим сомнениям пришел конец.

У многих из нас когда-то были враги, дальние или ближние. Злейший враг отца жил по-соседству, за крепким забором.
Почти полвека назад папа заключил с ним сделку: за определенную сумму пообещал перевезти и установить к условленному времени сруб нового дома. Тогда еще шестнадцатилетний юноша, я помогал отцу в этой работе. Все было сделано четко и быстро. Настолько быстро, что нашим новоявленным соседям показалось, будто их обманули. При расчете довольно большая сумма была удержана. Отец, крутого нрава человек с тяжелой рукой, не стал церемониться, и дело могло плохо кончиться, но кто-то помешал потасовке. Гнев, которому не был дан выход, перерос в междоусобную войну.

Вскоре отец пострадал в автомобильной аварии, и, пока он лежал в больнице, сосед успел построить себе сарай.

Возвратившись домой, папа первым делом обнаружил, что строение отнесено на четверть метра вглубь нашей территории. Само собой, это обстоятельство вывело обиду в ранг смертельной ненависти. Чего только они не услыша¬ли друг о друге, каких только ухищрений не придумывали, чтобы досадить один другому. Особенно свирепствовала жена соседа. Когда через несколько десятков лет она скоропостижно умерла, это дало повод отцу утвердиться в своем атеизме.

– Если бы был Бог, то разве Он допустил бы такую легкую смерть такой…
Этот аргумент не раз и не два звучал под сводами нашего дома. К тому времени я уже уверовал и убеждал отца в обратном:

– Папа! Это самая плохая смерть для человека. Ведь она не успела даже ойкнуть, не то что покаяться!

– Ничего ты не понимаешь! – отец был непреклонным, как вековой дуб.
Я не стал его больше переубеждать. Когда он на длительное время слег в постель и это спо¬собствовало его покаянию, он сам все отлично понял.

Когда умерла жена, сосед начал на глазах хиреть. Ко времени отцовской болезни это был уже опустившийся, полуголодный, не умеющий поухаживать за собой старик.
И вот однажды отец просит у меня позвать этого человека. Сначала я подумал, что ослышался, так это было неправдоподобно, но через мгновение понял весь подтекст просьбы. Как на крыльях полетел я к соседу, мысленно моля его не отказать такой странной просьбе. Сосед, зная, что отец физически недееспособен, не отказал.

Я не слышал, о чем они довольно долго раз¬говаривали в спальне отца, потому что намеренно оставил их одних. Потом отец позвал маму и попросил покормить своего бывшего заклятого врага.

Из жизни в деревне я знаю случаи, когда спорный кусочек земли делал вечными вра¬гами и близких родственников. Даже на¬дви¬га¬ющаяся смерть была не в силах их при¬мирить.

Покажите мне хоть одного не возрожденного Богом человека, который способен, ничего не требуя взамен, простить своего смертельного врага.

Отца похоронили, как он и мечтал, с песнопениями, всей церковью.
Велика милость Бога к людям. Даже на закате нашей жизни, Он продолжает стучать в наши сердца, будит уснувшую совесть. Если она не до конца сожжена грехами, то человек, слыша слово Библии, способен увидеть себя в истинном свете и покаяться.
Глава 4
Вера – от слышания,
а слышание – от слова Божия.
Римлянам 10:17
Впервые страх перед Богом появился в моем сердце, когда я начал читать Библию. Начали приходить тревожные мысли: «А что, если Бог существует? Если действительно придется ответить за каждый прожитый миг?»

Подобное состояние души – благо для человека. Если его не угасить повседневной суетой, то оно приведет к верному решению, потому что «страх Господень научает мудрости» (Пр. 15:33).

Но как трудно заставить себя читать Библию! Сначала это можно сделать довольно легко, но потом всегда найдется причина, чтобы оставить ее пылиться на полке. Не понимая исключительной важности Божьего Слова, не испытывая тревоги в душе, человек идет на поводу у лености. Ну, не хочется, не понимаю, и ладно. Зачем ломать голову, когда вокруг уйма неотложных дел?!

Если же человек не желает читать Библию и утверждает, что он верующий, то это, по меньшей мере, звучит наивно. Он похож на чудака, живуще¬го возле моря и на этом осно¬вании утверждающего, что он моряк. Но еще печальнее слышать, когда религиозные люди делают такое замечание: «Библию писали люди, и не всему в ней можно верить!»

Да, Библию писали земляне. У нее около 40 авторов. Среди них цари и священники, полко¬водцы и люди самого низкого сословия, но все они были в равном положении, потому что получали Истину и вдохновение из одного и того же Источника.

Послушаем, что сказали о Библии те, через кого она была написана: «И притом мы имеем вернейшее пророческое слово; и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших, зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии люди, будучи движимы Духом Святым» (2 Пет. 1:19-21).

В свою очередь, Апостол Павел так говорит о Библии: «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16).

Как мы видим, эти святые люди – уче¬ники Христа, именем которых названы самые ве¬личественные христианские храмы, – утвер¬ждают, что пророческое слово – Библия – была написана по вдохновению от Святого Духа. Во все времена истинно верующие люди хорошо понимали огромное значение Библии – этого единственного документа на земле, в котором Господь Бог открывает Себя людям, при¬поднимает завесу над тайной мироздания, над смыслом нашего существо¬вания.

Когда было изобретено книгопечатание, то первой книгой, сошедшей со станка, была Библия. До этого, боясь потерять или прибавить хоть один знак, ее переписывали посвященные этому делу, глубоко верующие люди. Они понимали, какую силу имеет Божье Слово. «Так и слово Мое, которое исходит из уст Моих, – оно не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его» (Ис. 55:11).

Искренний человек, читая Библию без предрасположенности, по меньшей мере, подумает: «Какой же я грешник, если Бог видит меня таким, как об этом сказано в Писании».

Нас, людей, более семи миллиардов на земле. Есть такие, что «мухи не обидят», но есть и те, кто под горячую руку отца родного зашибут. Многие не возьмут чужого, но есть и такие, которые силой отнимут то, что им нужно. С одним человеком можно провести весь день, и он раскроется за минуту. Минутное общение с другим на долгое время оставит тягостный осадок. По нравственному принципу нас можно «отсортировать» на несколько категорий, но это будет истинным только в наших глазах. Господь, в Своей абсолютной святости, смотрит на это по-другому: «Бог с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разумеющий, ищущий Бога. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одного» (Пс. 52:3-4).

«Почему Бог так категоричен? Почему нет делающего добро?» – возразите вы и расска¬жете не один случай, когда не отказали просящему, подали на хлеб нищему. Вы в трудную минуту поддержали человека, поделились своими прибытками с ближним. Разве это плохо? Вы довольны собой. Такой посту¬пок приводит в хорошее расположение духа. И вместе с тем, даже делая такие дела, люди часто грешат перед Богом, потому что припи¬сывают все себе: «Я помог, я дал, я поддержал!» Библия же утвер¬ждает, что «всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов» (Иак. 1:17).

Этому нищему помогли не вы, а Бог. Воздействуя на совесть, Он расположил ваше сердце поделиться тем добром, которое вы по¬лучили от Него. Получили благодаря здоровью и тем способностям, которые заложил в вас Творец.
Когда-то нищие просили подаяние так: «Подайте, Христа ради!» Такой формулой прошения они словно уберегали подателя от греха превозношения. Вся слава должна идти Христу, а не нам, «ибо все из Него, Им и к Нему» (Римл. 11:36).

Не читая Библии, не разумея святости Бога, мы не способны понять всю глубину нашей грехов¬ности и вместо истинного раскаяния в лучшем случае облачаемся в одежды религиозности.

Как-то я встретил друга юности. Разговорились. Свидетельствую ему о Господе, о том, как Он терпеливо стучит в наши сердца, как ждет от нас покаяния и желания переменить свою жизнь. Мой собеседник внимательно меня выслушал, но, так и не поняв главного, го¬ворит:
– Ты знаешь, иду на исповедь и не знаю, что сказать священнику: не пью, не курю, хо¬роший семьянин. И на пенсии «вкалываю», чтобы поставить на ноги внуков. В чем мне ка¬яться?
Я не был шокирован таким заявлением. Очень многие люди, особенно те, кто на старости «взялся за ум» и начал более-менее пристойную жизнь, отвечали подобным образом. Хотелось спросить соучастника греховных утех молодости, как он распорядился этими гре¬хами, до судного дня повисшими дамокловым мечом над многими головами, но в это время возле нас продефилировала молодая мама с коляской. Стояло знойное лето, и в ее обла¬чении самой большой частью туалета ока¬залась панама. Мой визави проводил хозяйку панамы тягучим взглядом, на что я ему за¬метил:

– Скажи честно, о чем ты сейчас подумал.

– А что, нельзя?

– Почему же, можно. Только это грех, дружок! Ты сейчас нарушил седьмую заповедь: «не прелю¬бодействуй», которая следует за шестой: «не убий».

– Да ты что, серьезно?

– Твоими глазами – несерьезно. Глазами Бога – очень! – и я привел ему слова Христа из Нагорной проповеди: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелю¬бодействовал с нею в серд

Метки: Подарок, Бога