Венок из листьев Самайна

I
Попытка сделать мёртвое живым:

смахнуть седую пыль и паутину,

увидеть ночь за зеркалом кривым -

ушедший век, вступительные титры
к тридцатым, может быть - к сороковым.

Калибр ноль сорок пять, привет из рая.

Сквозь дробь дождя по древним мостовым,

сквозь веки, вены и века всплывает
смешное чёрно-белое кино,

обманчивый и тёплый звук винила.

А для любви, которая приснилась,
нет разницы меж "ныне" и "давно":

стучит в груди надёжный метроном -

сухие розы, старые чернила.
II
Сухие розы, старые чернила

и старые дома - уже не те.

Под вечер из-за ставен тянет гнилью,

и филины смеются в темноте.
Чугунная ограда накренилась,

сквозь камень прорастает дикий терн.

Последняя немыслимая милость -

убить мираж, застывший на кресте
в заброшенной часовне; пусть невольно

припомнятся слова чужих молитв.

Осыпавшись потоком синевы,
стекло умрёт, и на последнем сколе

останется лишь отблеск светлой боли -

взгляд, ищущий неведомую высь.
III
Взгляд, ищущий неведомую высь,

скользит по строкам. Ночь, фонарь, аптека.

Лязг стали, звон волшебной тетивы.

Цитаты с кровью. Мене, фарес, текел.
К пустующим яслям идут волхвы -

вдоль слов и букв, бесплотных и бессильных,

вдоль выдуманной, путаной канвы.

Весь мир - бумага в луже керосина.
Под кожей бьётся полустёртый нерв:

всё кончится забвеньем и могилой -

Офелия, кувшинки, запах ила.
Бросаешь спичку. Ждёшь, окаменев,

когда же, наконец, умрёт в огне

всё то, что память мирно сохранила.
IV
Всё то, что память мирно сохранила,

смешалось грудой яркого стекла:

скелет в шкафу, тростник и воды Нила,

парящий над утёсами орлан,
гремящий Вагнер, томный вкус ванили,

измученный танцорами паркет,

в ракушке моря шум, затишье штиля.

Калейдоскоп, как шрам, лежит в руке.
Всё кажется неважным и нездешним:

далёкий окон свет по вечерам,

позёмка, конфетти и мишура,
цветущий вереск, спелая черешня...

Пустая трата слов, смешная ветошь.

Тоска о прошлом обратилась в прах.
V
Тоска о прошлом обратилась в прах.

И, заблудившись в тёмном лабиринте,

поставили диагноз доктора:

мечты неоперабельны. Смиритесь.
Поверьте в бога (это лишь игра),

пишите завещанье на латыни.

Поможет виски: двести-триста грамм -

и все пути покажутся простыми,
и будет всё всегда разрешено.

В крови спокойно плещутся промилле;

хайвея исчезающие мили
ведут в небесный замок - по прямой,

сквозь выцветший октябрь. И всё равно,

по ком в ночи колокола звонили.
VI
По ком в ночи колокола звонили?..

В грязи окопа сон лежит смурной.

Века летят на дальний север клином,

израненным ударною волной.
Столбы с седой "колючкой" накренились.

Врагов, друзей - уже не узнаёшь.

Задумчив, словно дух шизофрении,

противотанковый серьёзный ёж
шуршит в листве опавшей. Папской буллой

белеет похоронка у костра:

мир рухнул, отпевание - с утра
(не важно - в крематории, в гробу ли).

Читая "Agnus Dei", идут под пули

шеренги сожалений и утрат.
VII
Шеренги сожалений и утрат

встают на полку рядом с holy bible.

Наш окололюбовный маскарад

вскрыт без наркоза и без колебаний,
зашит - небрежно. Швы ещё горят:

воспоминаний трепетное море

штормит и плачет. Сорок дней подряд

хрипит в груди фантомной боли морок.
Спирт выпит. Скальпель сдан в металлолом.

Сестёр и санитаров перебили

с отчаянным и безутешным пылом.
Шаги звенят латунно и светло.

Последние из самых нужных слов

покрылись вездесущей серой пылью.
VIII
Покрылись вездесущей серой пылью

прогнозы, космодромы, чудеса.

Нелепая, смешная эскадрилья

летит к чертям на солнцепарусах.
Небесные дороги перекрыты,

а в стратосфере пусто и темно.

Топорщит жук стальной свои надкрылья,

в лицо смеётся абсолютный ноль.
С орбиты приоткрылась пастораль:

форпост надежд разгромлен подчистую,

усталая душа не протестует.
Граница между "завтра" и "вчера"

не пройдена - уже в который раз.

В руинах замки, облака пустуют.
IX
В руинах замки. Облака пустуют.

Увял бобовый стебель на корню.

Джек пьёт вино, как чью-то кровь густую,

в Париже на десятой авеню,
один, и сердце бьётся вхолостую.

Последний великан подался в цирк -

таскает гири, воду пьёт святую:

за ним толпою ходят мертвецы.
И жизнь, и смерть - всё после слов "the end"

пресно и скучно. Не поймать момент,

не высечь искру - все усилья втуне.
Мир ненадёжен, как поэт слепой.

... Презрев сюжет и выстрелив в упор,

зима убила осень золотую.
X
Зима убила осень золотую.

Холодный яд сочится сквозь туман,

на старых крышах с кошками флиртует,

ползёт в гостеприимные дома.
Слепые норны снегу салютуют,

змеиной кожей тянется река.

Осталось лишь поставить запятую,

морзянкой кённинг отстучать в закат:
мол, Рагнарёк прошёл без происшествий.

Спит Ёрмунганд, а Фенрир охромел;

корабль богов послушно сел на мель.
Звук умер, нам остались только жесты.

Трясут герои бутафорской жестью.

В руках крошится мрамор, словно мел.
XI
В руках крошится мрамор, словно мел.

Ни Галатеи, ни Пигмалиона.

Музеи чутко дремлют в терпкой тьме,

храня под хрупкой кожей миллионы
цветов и форм, загадок и примет.

Пленительный букет веков ушедших:

соседствует с плутонием кремень,

свобода слова - с тусклыми клише, лишь
остатки мыслей плещутся в зрачке.

Склад времени закрыт: ушёл с ключами

дух сторожа - наверное, за чаем
и россыпью чужих минут в кульке.

Зажаты в полумёртвом кулаке,

угасли тихо летние печали.
XII
Угасли тихо летние печали.

Дагерротип лежит в сухих цветах.

Со временем беседы измельчали -

про дачу, про соседей, про кота.
Газеты врут. Студенты одичали.

Чиновный хор опять многоголос.

Мерещится за пышными речами

небесная сверкающая ось:
весь мир летит к концу - вдоль блиндажей,

с офицерьём, с военными врачами,

вдоль баррикад, с детьми и скрипачами.
... Разбита рамка. Охромел сюжет.

Остатки чёрно-белых миражей

истаяли, истёрлись, замолчали.
XIII
Истаяли, истёрлись, замолчали

семь нот, и похоронен кифаред.

Последний челн от берега отчалил.

Беззвучно Лета плачет на заре,
стремясь сквозь время, от конца к началу.

Мне некому и нечего сказать.

Орфей и Эвридика заскучали:

забыты прочно все пути назад -
в тоску и в смех, в простую радость жертвы.

Две старые монеты - злая медь -

уплачены Харону. Онемел
певец, лимит чудес давно исчерпан.

На отмели оскалил зубы череп.

Дно года. Ожиданье перемен.
XIV
Дно года. Ожиданье перемен.

Разрытая могила ностальгии

пуста и холодна. Встаёшь с колен,

отряхиваешь руки: литургия
окончена. Теперь - прочувствуй смерть,

иди сквозь ночь, и ведьмины круги, и

застывшие дома полунагие

к своей уютной, обжитой тюрьме,
где можно, наконец, остановиться

и, выплакав все слёзы, немо выть.

... По бледным прядям высохшей травы
уходят - нежность, нужность, лица, листья

в беспамятство. Бесславно провалилась

попытка сделать мёртвое живым.
XV (ключ)
Попытка сделать мёртвое живым:

сухие розы, старые чернила,

взгляд, ищущий неведомую высь -

всё то, что память мирно сохранила.
Тоска о прошлом обратилась в прах.

По ком в ночи колокола звонили?

Шеренги сожалений и утрат

покрылись серой вездесущей пылью.
В руинах замки, облака пустуют:

зима убила осень золотую.

В руках крошится мрамор, словно мел.
Угасли тихо летние печали -

истаяли, истёрлись, замолчали.

Дно года. Ожиданье перемен.
31.10.2014 - 16.12.2014

Метки: Венок, листьев, Самайна