Они жили вдвоём...

Они жили вдвоём. Только он и она. Их крылатый домишко стоял на отшибе.

По утрам над болотами плакали выпи. И она улыбалась и верила снам.

Он посуду лепил из оранжевых глин, по которой она распускала орнамент.

И незримая тайна с её письменами оплетала дыханием каждый кувшин.

И обоим казалось – печаль не войдёт в их нехитрые дни, озарённые светом.

Но укрылось туманами позднее лето, и она загрустила, как сорванный плод.

Он пытался утешить, конечно, как мог, убеждал, что лишь осень печали причиной.
И уныло-безлико пылились кувшины без написанных краской таинственных строк.

А она увядала, подобно листам, и подолгу глядела в свинцовое небо.

Их жилище давно уже стало вертепом и желанным приютом бездомным ветрам.

Но однажды, как иней седым ноябрём, поутру он её не нашёл на постели.

Два пера на полу одиноко белели перед плохо закрытым тяжелым окном.

Он все понял, и даже, казалось, простил. Только жить без неё как-то не выходило. Обо всем даже думать себе запретил он. Только к ночи зачем-то кувшины разбил.

Лихорадка дрожала на впалых щеках. И от мира уйдя, как река в первозимье,

он одну за другой плёл большие корзины из душистых и гибких прутов ивняка.

По весне было тесно, как в улье от сот. Он их выстелил мягкой янтарной соломой
и поставил на крыше убогого дома, и вокруг, и поодаль, и возле болот.

Белоснежными гроздьями цвёл краснотал. И намного просторней дышалось ночами.
Он давно уже принял в ней птичье начало, и теперь, обессилев, томительно ждал.

И она появилась безоблачным днём, чуть стыдясь перед ним за свою некрасивость
(её платье за зиму совсем износилось и промокло под первым апрельским дождём).

«Где же крылья твои? Я устал тебя ждать. Отчего вместо них за плечами котомка?»
«С самой ранней весны я ношу в ней ребёнка… Оказалось, что крылья мешали летать…»

Метки: жили, вдвоём