Яшкина война

Овражный
Посёлок Овражный в ряду других селений на берегах реки Бакчар, был примечателен ветряной мельницей. Построенная на краю безлесного высокого плоскополья, вблизи спуска дороги в пойменное приречье, она была открыта «всем ветрам». Её вращающийся четырёхлопастной ветряк, видимый далеко окрест, создавал ощущение присутствия человека занятого благодатным трудом. Мельница и две части посёлка располагались на правом берегу реки. Третья его, левобережная часть, носила название «Рыбное». Внизу склона плоскополья, у мельницы, размещался, наиболее крупный из трёх соседствующих, колхоз «Новый быт». Он был хозяином мельницы, а заселённая его членами территория значилась посёлком «Крутояр».
Средний по величине колхоз «15-лет Октября» располагался выше по течению Бакчара. Он носил название «Овражный», под которым подразумевались и соседствующие посёлки.. На его территории находились сельповский магазин и начальная школа. Через Бакчар, вблизи магазина, небольшой паром. «Овражный» доминировал над другими названиями наличием в нём школы, магазина и относительно центральным положением.
От парома, перпендикулярно реке - главная улица Овражного На ней – здание начальной школы. Улица пересекает небольшую заболоченность. Конец её - в 300 метрах за «артелью» - местом сосредоточения общехозяйственных объектов. С правой стороны, за конюшней – Слепушкино озеро, иногда затопляемое вешними водами. Но в нём тьма гальянов, пиявок и есть карась. В озере, среди пиявок, всё лето купались дети.
Напротив школы, на противоположной стороне улицы, стоял высокий деревянный дом. С тыльной стороны его усадьба ограничена озерком и болотом. Это дом семьи Турзов. Он стал вожделенным прибежищем Яшкиной семьи в суровые времена Великой войны.
В стороне улицы ближе к «артели», в небольшом деревянном домике жила с матерью Инка Чече. Девочка лучезарно симпатичная и по натуре застенчивая. Может потому что немножко картавила. Сплетала красивые шатеновые волосы в косу, завидную для девушек старшего возраста. Её попутно провожал из школы Лёнька Решетников. Всем было понятно, что они, как Тахир и Зухра из немого кино. Никто не мог подумать, что потом она выйдет замуж за Костю Басова, из посёлка Рыбный. А её застенчивость, с первой встречи, станет коварным соблазном для пацана, недавно приехавшего в это, забытое богом место. Он приехал ненадолго, почти как в гости, к дедушке с бабушкой. И – на тебе! Шатеночка с чудной косой… Да пусть её… Все они - «тра-ля-ля». Его тронул только лёгкий «бриз». Штормовые страсти, ему ещё незнакомые, тогда бурлили в сердце Лёньки.
Яшка
Яшка приехал в Овражное осенью 1941 года с матерью, старшим, с разницей в два года, братом Фёдором и ещё грудной сестрёнкой Асей, из Средней Азии. Приехали без отца, призванного победить вероломного врага. На короткое время. Потому что вместе с отцом вразумить безумцев призваны все родственники мужского достоинства. Люди серьёзные, управятся быстро. А Яшка и, иже с ним, это время поживут у деда и бабушки Турзов.
В те времена, по южным окраинам «Союза», вовсю «гуляла» малярия и братья привезли её с собой. К началу занятий в школе они опоздали, но были зачислены во второй класс, по результатам минувшего учебного года. Малярия по болезненным проявлениям несовместима с урочными занятиями, посещаемость школы была эпизодической и, ближе к весне, братья переведены в первый класс.
Яшка Турз имел от рождения своё имя, и достойную отцовскую фамилию, что утверждало его сущность в прямой причастности к Великим Событиям, происходящим с участием отца.. Но местные сверстники нарекли, как часто бывает в среде мальчишек - Яшкой по материнскому роду Турзов. Они запечатлели в словосочетании понятный им смысл…
Сентимент
Время неумолимо стирает из памяти прошлое. Овражный исчезнет, как животрепещущий посёлок в шестидесятых годах прошлого столетия. Это случится по причине проводившейся «компании» объединения колхозов, с целью улучшения жизни сельского человечества. Мало останется прежних его обитателей. Ещё меньше останется сохранивших в памяти такие знакомые, часто бесконечно дорогие имена. Скорее сотрутся подлинные имена, но сохранятся характеризующие человека синонимы и связанные с ними события, воспоминаниями вернут душу и сердце к прекрасному, но невозвратному. Через сорок пять лет, неожиданно, Яшка получит от Инки письмо…
А тогда…
Проза в ореоле лирики
Зима была непривычно холодной и бесконечной. По причине болезни, несоответствия южной одежды сибирской зиме, малого знакомства с местными школьниками, большая часть времени отдавалась домоседству, уходу за домашним хозяйством, распиловке дров. Все взрослые, несмотря на зимнее время, были на работе в «артели», многие «ушли» на фронт, рабочих рук не хватало.
Дедушке Яшки, Иосифу Сергеевичу, было за шестьдесят лет. В артели был больше занят семенным запасом, контролировал условия сохранности, ближе к весне проверял семена на процент всхожести. Держал на контроле готовность различного хозяйственного инвентаря к сезонным работам.
Работали за «трудодни» - почти ничего на них не получали. Жили натуральным хозяйством. Яшкина мать постоянно шила для сельчан разную одежду из холста, получала, по их возможностям, небольшую плату в виде каких нибудь продуктов с приусадебного участка.
В эту зиму Яшка много читал. Первым его крупным «чтивом» стал роман Жуль Верна – «Таинственный остров». Эта книга была своей в домашней библиотечке Турзов. Для просвещённого человека, каким он после прочтения её стал, оказались доступными не только «Чук и Гек», «Белый клык», опусы о «Павлике Морозове», но такие произведения, как «Белеет парус одинокий», «Как закалялась сталь». Правда, «закалённая сталь» большого впечатления не произвела. Но поразила способность человека так мощно передать чувственную экспрессию, логическую состоятельность мнений «Демона», выраженную М.Ю. Лермонтовым в поэме «Демон». Талант поэта представлялся невероятным.

О прочитанном интересно было размышлять в лютую стужу на улице, лёжа на глинобитной печи или на высоких полатях в тёплом доме. Но было бы не только интересно, ещё и приятно, если бы размышлялось и мечталось на сытый желудок, А этого систематически не бывало…
Иногда Яшка вспоминал лучшие минувшие дни, полные не просто низкой сытости, но нормального человеческого благополучия и увлекательного интереса. В воображении оживали картины, как они с отцом, пренебрегая домашними шанежками, отправлялись рыбачить на пойменное приобское озеро и потом варили на костре уху из свежих окуней и ершей. Или ватагой таких же, как он, парнишек ходили по таш-кумырскому базару, среди повозок с впряжёнными в них ишаками и верблюдами, на которых были ворохи разных фруктов, арбузов и дынь, а местные женщины тут же, в цветастых нарядах и паранджах пекли ароматные, вкусные лепёшки. Всё можно было недорого купить, а фрукты – просто взять попробовать. Всё шумело, призывало, привлекало к себе внимание. Даже ишаки считали обязательным, строго в своё время, подать голос, похожий на захлёбывающееся рыдание, а верблюды – небрежно плюнуть на любопытного полоротого зеваку.
Весной болезнь отступила. Пришли новые заботы, другие интересы и возможности. Возделываемый участок земли при доме был более сорока соток. Его удобряли навозом, вскапывали вручную. Посадка, неоднократная прополка сорняков, полив водой, приносимой из озера, уход за «живностью», сбор и сушка ягод, а по осени сушка картофеля – всё для фронта, всё для победы. Налог на корову сдавался маслом – его нужно было сбивать, а за нужную ещё ей кожу брали деньгами… Деньги на корове не росли… Времени для иллюзий не оставалось. Чтото нужно было есть.
Естественное увлечение сельских детей рыбалка - стала необходимым условием выживания. Удочка, с самодельным из иголки крючком, была романтичным, но слишком примитивным, малоэффективным средством. Яшка из краснопрутника сплёл «мордушки». У Турзов на Слепушкином озере были свои «бусы» - два жёстко спаренных бревна с вырубленными внутренними частями. Бусы - остойчивое на воде сооружение, но тихоходное. Для постановки в озере мордушек – подходящее плавсредство.
В голую, не содержащую соблазнов, мордушку рыба не пойдёт. Горловину нужно чем-то, соблазнительным помазать. Случайно Яшка наткнулся у амбара на берегу Бакчара на выброшенные старые семена льна. В те времена колхозы на своих полях и колхозники на своих усадьбах обязательно выращивали лён и коноплю. А из чего бы они, иначе, стали вить верёвки, делать вожжи, шить рабочую одежду, мешки – в которых везли сдавать зерно в государственные закрома? Они «сном-духом» не знали, что конопля это – «фу, как плохо» – в ней эти убийственные наркотики… и, что вообще выращивание конопли – государственное преступление. Семена собирали, как ценный сельскохозяйственный продукт, ели их поджаренными и истолчёнными посыпали какую-ни было еду. И Яшка ел, и у него ничего нигде не заурчало, не закружилось.. Он ещё не успел узнать, как это плохо, что из-за нескольких подонков всё человечество обязано отказать себе выращивать очень ценное, необходимое для жизни растение.
Истолчённые, сваренные и перемешанные с каким нибудь кормом, семена льна были хорошей приманкой в горловину мордушки. Яшка, бывало, налавливал по полведра гальянов и мелких карасиков. Это было и интересно и представляло собой не худшую для трудного времени пищу, а врагам, с которыми воевал Яшкин отец, предопределяло неизбежную гибель. Поэтому Яшка, получается, воевал вместе с отцом против фашистских супостатов. Только не в окопах, а здесь, рядом с бабушкой на огороде или на Слепушкином озере. Брат его Фёдор тоже воевал, но ближе к взрослому народу.
Во всех временах, как в жизни, каждому – своё. В своё время приблизилась осень и с ней – новый учебный год. Второй класс… Братья вступали в него, как опытные ветераны. Первый класс был освоен в трёх школах: фрунзенской, таш-кумырской, овраженской. Учебная программа второго класса должна быть покорена здесь, в стенах Овраженской начальной школы со второго захода.
Школа представляла собой пятистенник с поперечной капитальной стеной и двускатной крышей. Одна половина разделена на два одноразмерных класса. Во второй половине здания средняя, примерно квадратная часть была общей прихожей площадью. Из неё были входы в классы и в два боковых помещения, тоже перегороженные примерно пополам. Левое от входа помещение называлось «учительской», но было одновременно и кухней для проживающего в дальней комнатке педагога. В то время учителями были: Варвара Никитична Захаренко и Михаил Александрович Юдаков. Он был совместителем – мужем Варвары Никитичны и заведующим школы и им, рассчитанной на одного человека комнатки, хватало для двоих. Правую от входа отгородку занимала техничка. Она же истопник и сторож. В ней была глинобитная русская печь. В будущем Яшке предстояло на ней иногда размышлять о сути жизни. А пока всем нужно было хорошо учиться в своих классах, чтобы папы на фронте крепче били врага. Так постоянно говаривал Михаил Александрович.
«Бойцы» четырёх классов школьного фронта были совмещены в двух классных помещениях попарно: 1 – 3 в одном, 2 – 4 в другом. Значит, Яшке предстояло учиться в «другом». Вместе с определившимися за лето друзьями: Пашкой Горбуновым (из горбуновской пасеки), Колькой Бакисовым ( из Рыбного), и Фёдором. В каждом классе по 10 - 12 учеников. В «другом» - левый ряд был вторым классом, правый – четвёртым. Кроме названной четвёрки в левом ряду будут карабкаться по терниям наук две девочки Вали из Рыбного: Волкова и Дубровская. Остальные (для Яшки пока безымянные), из Крутояра. В правом – знакомые ему: Макар Казанцев (из казанской пасеки), Толька Кукшин, Линка Юдакова и Инка Чече. Других Яшка пока не знает, а позднее время сотрёт их из его памяти так же, как всех сверстников из соседнего класса, кроме Лёньки Решетникова, Афоньки Дуванова и Надьки Юдаковой (первоклашки, девочки смуглой, подвижной и очень даже красивой). Последнюю Турзы будут называть его невестой, что Яшку будет смущать и возмущать, а Надька останется об этом в неведении. В такие моменты он будет думать: лучше бы быть Надьке невестой Лёньки…
Классным руководителем и учителем 2 – 4 классов была Варвара Никитична. Учиться не представляло большого труда. Было бы ещё проще без уроков «чистописания». Какая заумность ввела их в школьную программу? Значит, на других уроках можно то и делать, что ставить кляксы»?! Как удалось додуматься до конструкции этого пера № 86 и чернильницы «непроливашки?». Хорошо, что это случилось после дуэли Пушкина с этим французом. Писать пером от гуся было так же просто, как шариковой ручкой. Оно никуда не втыкалось. И само написало: - «Я помню чудное мгновенье…». И то … Посмотришь на черновики его сочинений – ужас! Всё исписано. Потом замазано. И наверно для камуфляжа, заизрисовано. Наверно, он понятия не имел об уроках чистописания… Дай ему перо № 86… Да он бы воткнул его куда нибудь… Может в любимый, им же нарисованный, образ… И что тогда? Ни Натали, ни «передо мной явилась ты»… Как бы потомки жить стали… Эта его чудовищная втыкаемость ещё не вершина коварства. Оно не только норовило капнуть, куда нибудь чернилами. Оно буквально разливало их на самом видном месте в тетради по чистописанию…
А непроливашка… Да её и изобрели в расчёте на статуивность Волковой и Дубровской. Они ничего не могли пролить даже из тарелки, из которой лиса угощала журавля – такими были умеренными и тихими. В Яшкиной сумке она «проливалась» задолго до урока чистописания. Более всего доставалось заветной тетради, всегда оказывавшейся в опасном месте. Ну, да ладно. Это подвохи взрослых. Они всё изобретают да сочиняют. «Шпильки» всякие, кодексы. И обязательно включают в них безмозглости. Под знаком улучшения глупостей….
Основное внимание Варвары Никитичны обращалось к четвёртому классу. По простоте программы второклассников, у Яшки было время вникать в темы смежного класса. Например, на уроках арифметики. Часто для себя он решал трудные для стандартной логики задачи и это выражалось на его физиономии нетерпеливым вопросом: как можно не видеть такое простое решение? Он думал, что его лицо и ёрзающее место, на котором он сидел, непроницаемы, как египетская статуя. Но класс видел его нетерпеливую готовность к ответу. Варвара Никитична, конечно, первой видела, но никогда не предлагала ему высказать решение. А Инка чему-то улыбалась и глаза её излучали что-то неземное, никому из соклассников непонятное… Наверно это излучение предназначалось Лёньке, сидевшему за стеной в ряду третьего класса, чтобы он воспламенился от возбуждения и застрадал о ней ещё до окончания уроков. Правду говорят – любовь жестока. Как она крутила глазами Инки и испепеляла сердце Лёньки! Не приведи Господи. Хорошо, что Яшка умел вести себя прилично…
В очевидных взаимных страданиях прошла зима. Всех учеников перевели в следующие классы. Мать приняла трудное решение перебраться в село Подгорное. Осталось только «подпоясаться»…
На горе в горе
Ранней весной 1943 года, уложив нехитрые пожитки в котомки, мать взяла на руки, еще не ставшую твёрдо на ноги Асю и повела семью в село Подгорное, в надежде найти в райцентре, какую нибудь работу . От Овражного до Подгорного по старым «грунтовым» дорогам было 60 км. Тот, кто хаживал по таким дорогам, легко представит, как трудно их преодолеть детям, нагруженным только самой насущной для завтрашнего дня поклажей, представит состояние матери, ведущей и несущей измученных детей в абсолютную неизвестность. Ночевали на полпути в пос. Варгатёр. В те времена в посёлках можно было попроситься обогреться и переночевать.
К вечеру следущего дня дошли до Подгорного. Сирых странников приютила семья татар, обитавших в полуземлянке на склоне подгоренской возвышенности. Фамилия – Кучумовы, сын Михаил – постарше Яшки года на три. Они проявили к горемыкам истинно человеческое участие. Странники на этом же склоне, выкопали себе землянку, в соседнем осиннике /метров за 300-400/, нарубили, ошкурили осинки, забрали стены, накрыли потолок. Пришёл дедушка.Где-то взял старые двери. Сделал окно, формы для изготовления кирпичей. Семьёй наделали кирпичи-сырцы и из них к осени сами сложили печь. У них появился свой «угол» и мать стала работать техничкой в райисполкоме. У землянки раскопали немного целика и что-то уже росло. Но перестали приходить письма от отца и больше их небыло никогда.
Не было и похоронки. «Великий кормчий» и «Великий полководец», прополоротившие начало войны, не озаботились Долгом отдания Чести брошенным в котлах окружения, закопанным в погребах, силосных ямах, придорожных кюветах, в брошенных окопах и траншеях. Истинных героев записали в «пропавшие» безвести и приравняли к врагам народа, а заодно и их детей и матерей (приказ «Верховного» № 227 от 28 июля 1942 г.). Ничтожные выплаты на детей граждан, призванных на войну и там «пропавших», прекратились. Как жить?
Лето было урожайнам на кедровый орех. Соседские женщины /с согласия матери/ просили Яшку ходить с ними за «шишками». Его функция – лазить на кедры, сбивать шишки. Они приносили домой и его долю. Кедрачи росли где-то слева от дороги, если идти в сторону пос. Григорьевка. В лесу земля холодная, а приходилось «лазить» и переходить между кедрами по болотной воде босиком. Однажды утром обнаружилось, что у Яшки свело левую ногу, она не разгибается и под коленом красная опухоль. Мать кинулась в амбулаторию. Там было сказано обратиться сразу в больницу. Главный врач Иван Иванович Баскаков, он же хирург, определил: - «красная рожа», резать. Яшка категорически «завозражал». Убедили - заморозят и тут же положили на операционный стол. Четыре медсестры, как могли, прижали к столу, а хирург стал резать по живому, в самом сгибе колена по прямой линии. Только ему было понятно зачем опухоль нужно было прорезать глубоко – до самого сустава. Не рассказать, как он кричал. Мать сидела в коридоре, слышала.Кто осмелится утверждать, что Яшке было больнее?! Как она могла выдержать состояние, в котором её ребёнка живьём режут и он исходится истошным рёвом…

Медики не выдержали. Хирург велел дать наркоз. На лицо положили пропитанную чем-то марлю, велели глубоко дышать и считать. Дышать было невозможно в этом состоянии. Невероятными яшкиными усилиями марля оказалась на полу. Снова придавили к столу и «дорезали». Этот, чудовищный по жестокости акт, Яшка не сможет стереть из памяти никогда.

Нога стала нарывать и гнить, вдоль её появилось несколько прорывов, она и сейчас, спустя 71 год, на мягких тканях выглядит корытом. Лежал три месяца и именно на стороне больной, так и согнутой, ноги. Появились пролежни, устойчиво стояли критические температуры. Из окна палаты виднелось старое кладбище. Но оно уже не смущало, как прежде. И не хотелось есть. Из сочувствия Яшке женщины на кухне готовили, иногда, котлету из урюковых зёрнышек.
В то время в больницу привезли паренька из деревни, расположенной, где-то, в стороне Коломенских Грив. При молотьбе хлеба, он рукой попал под зубья захватывающего снопы барабана молотилки и руку, до локтя, «изжевало». Её отняли, рана быстро стала затягиваться. Во время «выздоровления» он уже не испытывал пережитых болей и, внешне, не выглядел так удручающе, как Яшка. Прошёл «слух», что ногу у него придётся «отнять». Глядя на выздоравливающего сверстника, он не возражал. Но мать сказала, чтобы зарезали её. Её не зарезали и не умер он.

Случилось так, что около того времени, в больнице появился пенициллин. Им пропитывали тампоны и бинты, заталкиваемые в раны.
Тогда же произошёл случай. В палате лежали раненые фронтовики с открытыми ранами: у кого выходили осколки снарядов, у кого – осколки костей. Вернувшись с фронта живыми, они не собирались умирать от своих ран, не унывали. Видимо, они договорились – однажды собрались возле Яшки

и стали критиковать его неподвижность. Они были «мужики», лексика их была убедительно-доходчива…
И ему пришлось садиться. Это стоило мучительных усилий, но он сел! Они пошли дальше – теперь опирайся на койки руками, вставай на здоровую ногу. Если бы хоть она была здоровой… Она была отлёжанной.

Упал на пол, потерял сознание. Их разогнали, Яшку водворили на место. На другой день, и во все последующие они продолжали своё. И пришло время быстрого выздоровления. Ногу, преодолевая боли, он постоянно выпрямлял сам. Самоотверженная любовь матери не допустила прожить жизнь калекой и вместе с добрыми людьми сохранила жизнь.
В подгоренский период Яшка, как и вся семья, не раз прочувствовал ужасный смысл безысходности. И через это состояние, когда судьба являла возможность его пережить, случалось испытать чувство, должное быть неотъемлемым счастьем. Запомнился случай: в поздний, осенний, вечер 1943 года в землянке было сумрачно и грустно. Как всегда хотелось есть. Хоть что нибудь. Ничего не было. Ничего не было и на завтра. Неожиданно пришла немолодая женщина. Мать узнала в ней бабушку Анну Сергеевну Дмитриеву – сестру дедушки Турза. Дмитриевы жили в «Копаном озере» - за посёлком «Ермиловка», километрах в пятидесяти от Подгорного. Она пришла специально. По убродной тяжёлой дороге. Принесла , что было и сколько могла донести. Это было и немного, и целое состояние! Завтра ещё можно было жить.
В Овражном освободилась должность почтальона. Появилась возможность вернуться в посёлок , жить поближе к родственикам. Весной 1944 года вернулись туда. Восстановили брошенную полуземлянку –
полудомик (благо, у них уже был строительный опыт). Яшка с братом, почти на постоянной основе, часто попеременно стали работать в колхозе «15 лет Октября»: помощь в уборке дворов, кормлении скота, подвозке воды. Зимой - провеивание семенного зерна, уборка снега, дрова. Дрова были всегда сухими – на быках подвозились обгорелые, из числа стоявших, стволы деревьев – раскряжёванные они назывались сутунками. Летние работы не перечислить.
После войны, славословие победной эйфории, закамуфлировало смысл понятий: голод, холод, изнурительный труд, и самую смерть по этим причинам, трансформировало в нечто героико-патриотическое, освящённое высокими идеями самопожертвования во имя светлого будущего грядущих поколений. Невообразимая глубина страшной трагедии выветрена из человеческого ощущения, атрофировано сознание её чудовищности. Счастливым будущим поколениям осталось сожалеть о невозможности пережить подобное и тем самым проявить своё соучастие в героических испытаниях предков.
Лирика в веригах прозы
В Овражном поселились отдельно от Турзов. Мать устроилась на работу почтальоном. Кое-что - (какие сумели найти семена), посадили в огороде. Знакомые ребята, в страдные периоды, работали в колхозах. Боронили на быках поля. Помогали ставить сено, закладывать силос, полоть и окучивать, «жать хлеб», участвовали в молотьбе. Яшке приходилось верхом на коне топтать в силосных ямах траву, возить сено на волокушах. Волокуши возили и на быках, возчик сидел на спине, опираясь ногами на оглобли. На скашивании «хлеба» лобогрейкой коней впрягали цугом, и он был верховым на переднем коне. При молотьбе хлеба ему поручали отгребать зерно из под молотилки. Это была посильная, но грязная работа, пыль трухи забивала нос, горло. Несколько дней не удавалось ни откашляться, ни отполоскаться.
К месту работы - на «кульстаны» и обратно ездили на бричках и всегда с песнями. Основной рабочей силой были разновозрастные женщины – песни соответственно военному времени чаще пелись грустные, томно лирические, патриотические, из времён гражданской войны. На коллективных работах готовились «обеды» из колхозных продуктов: пшеницы, овса, гороха, картофеля, овощей, молока. Это стимулировало настроение.
Инка, получив высшее овраженское образование, или очень загордилась, или застеснялась новым своим положением, не очень жаловала общественность своим высокочтимым вниманием. А может, в это время её сердечная ориентация обратилась на Кольку Басова… В любом случае, их жгучие раньше симпатии с Лёнькой потускнели, а теперь вообще представляли собой холодное пепелище. Яшке было всё равно… Он даже сочувствовал Лёньке. Подружился с ним и бывал у них в доме у Слепушкиного озера, где как позапрошлым летом ловил гальянов и карасей в мордушки.
В Подгорном у него была, может, тоже любовь… Он только об этом не знал. Ну, просто думал, что любовь это, как у бойца Красной Армии – в огонь за Родину, за родного товарища Сталина! А там предметом его очарования стала, нормальные дородные женщины сказали бы – пигалица. Пигалица приходила в школу- (во 2-й А-класс) в белоснежных бурках, добротном пальто и тёплой меховой шапке. Наверно, её отец был славным, выдающимся экспоприатором, защитником особо важных интересов государства, потому что не на фронте, а там, в Подгорном, исполнял свои ответственные функции во времена великих битв под Москвой и Сталинградом. Мать тоже не была промахом – подарила ему пигалицу и они безбедно обитали в одном из немногих двухэтажных домов районного центра. Яшка не был с ней знаком. Для этого нужны были: большой пожар или потоп, не меньший, чем в «сорок первом» году… Тогда бы он её непременно спас и… Но потоп был в прошлом, а пожары пылали на фронте… Яшка, к тому же после тяжёлой болезни хромал, был худ и плохо одет. Маловероятно, чтобы созидательные поприща, где он мог проявиться её заинтересовали, а в изящной словесности он ещё не преуспел. Настораживал и нажитый опыт. Когда там, в Овражном, Инка искроструйным вращением взгляда вывёртывала из лёнькиной груди кроме души ещё и всё остальное трепещущее в ней, а сама лукаво поглядывала на Яшку, ему представлялось, что Лёнька в этом процессе только флёр. В нём всё волновалось, пламенело, и казалось, что это самая, что ни на есть любовь.
Но вот случилось встретиться какой-то пигалице и представление в памяти образа Инки не возбуждало прежнего волнения. Выходит, если завтра жгучий интерес возбудит некая другая «прелесть», то послезавтра её может вытеснить следующая, обесцветив все прежние? И, тогда - что любовь? Нет, Яшка в этом вопросе явно в суть истинного понимания не проникал.
Вот и теперь… После «кино» - (приезжала иногда немая кинопередвижка), он по неосторожности проводил домой Линку Юдакову. Девочка – «что называется»… Яшка, конечно, не поэт, но байки сочинял экспромтом. Линке понравилось, и были следющие проводы. Не будучи поэтом, был настоящим прагматиком, знал – всякое действие есть движение к цели. Действие врага вызывает жёсткое противодействие. Следствие действий друга - наоборот . Прекрасный пол входит во взаимодействие вследствие действий другой стороны. Это Яшке стало очевидным из взаимодействия Демона с Тамарой… Прояви она жёсткое противодействие и ничего бы не случилось. Но она проявила женскую слабость и, пожалуйста, результат: сама погибла и он на вечные времена проклят и виноват.
Яшка бы и не помыслил ни о чём таком, не скажи ему дядя Калин, что после трёх «проводов» мужчина должен проявить «мужскую активность»… Иначе девчонка просмеёт его. Это не только смутило девственное Яшкино сознание, но насторожило руководящий им прагматизм. А вдруг Линка проявит «слабость?!». Она ведь из того рода, который сначала проявляет слабость а потом нерушимую твёрдость. А Яшка был из рода, сначала проявляющего твёрдость и уж потом, по безысходности, эту постыдную слабость. Нет, это не для него. Костёр готов вспыхнуть… Но пусть его подожжёт не он.
По Инке суждено страдать Лёньке. Пигалицу, пожалуй, папа пропишет с подобным ему самому, особо славным государственным охранителем. Божья искра ещё только прикоснулась, но не опалила сердце Линки. Надька пусть наслаждается естественной радостью жизни, а Яшка – необременённостью пустяковыми вопросами.
Большие страдные работы: весенний посев, осенняя уборочная пора, крупные народные праздники отмечались большим общественным застольем, с привлечением на праздничный стол всего возможного, что в эту временную пору было. В тёплое время, при хорошей погоде, застолья устраивались на открытом воздухе, чаще на широкой части основной улицы, примерно на половине её между магазином и школой.

Как правило, угощались брагой. Старики обсуждали положение на фронте, женщины тревожились неизвестностью или нетерпеливым ожиданием, многократно и красноречиво перемалывали житейскую суету. Дети сновали между столами и под столами, без меры и ограничений потребляли непривычно разнообразную еду. Пели старинные и современные хоровые песни и танцевали под балалайку. На балалайке хорошо играл Пашка Золотухин. Он был кладовщиком и ответчиком за всё выращенное на полях и нажитое другим способом колхозного имущества. Одна нога его не гнулась, сильно хромал, но неустанно трудился на своём посту. И играл. В глаза назывался по имени отчеству, за глаза – Пашкой. Не обижался. Пацанов расспрашивал об отцах, о школьных успехах, всех называл сыновьями героев. Имел привычку угощать их брагой за скорую победу отцов над проклятым врагом. Подвыпившие дедушки и бабушки тоже не скупились угощением «за победу», отчего подрастающие «дети-герои» падали под столы. Кроме привычных для сельских балалаечников: «коробочки», «светит месяц», «польки», «краковяк», «подгорная», «табора» Пашка играл танго и несколько вальсов, такие как: «Дунайские волны», «На сопках Манчжурии». Было то оживлённо весело, то невыразимо грустно.
У Яшки была своя балалайка. Со временем был освоен основной Пашкин репертуар, на танцах в правлении колхоза он, иногда, подменял или даже заменял главного балалаечника.
Пришло время учиться. Михаил Александрович ушёл бить врага. В школу пришла новая учительница – Лидия Степановна Никитина. Муж её Сергей Игнатьевич тоже был учителем, но в то время стрелял в другого учителя, врага не только Сергею Игнатьевичу, а всему трудовому человечеству. Второй и четвёртый классы вела Варвара Никитична. Она была и заведующей школы. Среди прежних учеников не стало Тольки Кукшина. Он погиб, упав с кедра. При падении лопнул мочевой пузырь… Яшка тоже ловко лазил на кедры, за что чудом не поплатился ногой. Теперь он благоразумно ходил на уроки, не лез на рожон острым ситуациям. Потому что там, в Подгорном, на больничной койке , он достаточно глубоко заглянул в смысл жизни. Ему не пристало пренебрегать горьким опытом, ради показных героических глупостей.
Дядю Калина тоже призвали сражаться с отступающими на всех фронтах, но яростно сопротивляющимися гадами. Турзы остались без единственного сына. Калин был настоящим помощником отцу, надеждой и опорой семьи. Любил заниматься промыслом – охотиться, рыбачить. Ставил петли на зайцев. После наводнения 1941г. их стало очень мало. Петель было больше сотни. Как только лёг настоящий снежный покров, Яшка нашёл не очень далеко от деревни осинник, где были обозначены едва натоптанные тропы, поставил все петли. Ставил едва не на каждый след. Снег пуржил всю неделю. При проверке нашёл половину. Это обескуражило, но охоту не остановило. Постепенно натаптывалась всё более выраженная тропа, но ловушки оставались пустыми. Он натирал петли на осинах, не трогал их руками, менял высоту установки. Снегами задувало тропу. Она появлялась снова, выравнивалась, обходила петли. Охотник переставлял их, терял одни, находил другие. Осталось штук двадцать. Он настойчиво продолжал охоту. Однажды шёл по привычному следу лыжни и увидел зайца! Заяц сидел недалеко от тропы и смотрел прямо. Он, наверно, перед собой ничего не видел!. Надо же! Яшка приближался, а он не убегал… Вдруг заметался в попытке убежать. Какой случай! Оказалось - заяц был в петле, ранее поставленной и потерянной… Косой был огромного роста. Но гордость, переполнявшая Яшку, превосходила земные размеры!
Мать перешла на работу в школе техничкой – истопником – сторожем. Ей надлежало жить в предназначенном для неё помещении. Глинобитная русская печь оказалась под яшкиным боком. Он сделал из подходящей бутылочки стекло для «коптилки», мог подолгу ночами читать – школьная библиотечка была рядом. Дровами школа обеспечивалась колхозами. Нужно было раскалывать большие поленья, приносить к печкам. Носить воду из реки. Дом Турзов был за дорогой. Было удобно забегать к бабушке в надежде что-нибудь пожевать или сбыть под её опеку сестрёнку Асю. Это обеспечивало ничем не стеснённую свободу.
У брата Фёдора были свои интересы и связи, обусловленные его возрастом. Яшка в них не вникал. Они не побуждали его к возвышенным устремлениям… А Фёдор, как раз, не стремился к божественно возвышенному. Ему хватало обыденно-земного. И нехватало того же – элементарной сытости. Но это – долгий разговор. К нему едва прикоснулись такие светила, как Сократ и Платон. Не говоря уже о Марксе и Ленине, погрязших в бесплодных идеях... А Яшка пустословием не занимался. Он – прагматик. Правда, пронизанный оптимистическим мироощущением. Может быть, даже - оптимист, правильно оценивающий возможные практические результаты. Ему ещё самому об этом придётся хорошенько подумать. Потому и нечего было преждевременно пустословить… Фёдор парень способный Учился хорошо. По своему, что-то соображал. Может уже был на «ты» с самой Истиной.. Он старший брат – было время с ней познакомиться… А Яшке это только предстояло…
Победа
Пришла весна 1945 года.. Наступило время окончания Овраженской начальной школы. Но прежде весна принесла долгожданную Победу. В Яшкиной памяти она запечатлелась тремя словами: люди радовались и плакали… С приходом известия о Победе, у Яшки и всех детей, чьи родители погибли на фронтах великой войны за право жить на родной земле счастливыми, начался этап постижения достигнутого…

Метки: Яшкина, война